Анатолий Маркуша - Завещание грустного клоуна

— А у тебя как было?

Вопрос застал врасплох. Мне всегда казалось, что интимные отношения не должны служить предметом обсуждения даже между хорошими друзьями. Это дело двоих, считал я всегда.

Тогда, в «Праге» я растерялся и попробовал поспешно отшагнуть в сторону.

— Вот у нас в Забайкалье, в гарнизоне на маньжурке, был такой случай… или как бы поточнее выразить… может — эпизод… Рассказать? Тебе интересно? Мы, молодые пилотяги, только-только выпущенные из летной школы, ринулись шастать по обезмуженным дамам. Мужья, поднятые по боевой тревоге, улетели на фронт. Они были бомберы! А нам, так сказать, истребителям полагалось пребывать здесь, на тыловом аэродроме и сперва переучиться на новую материальную часть. А пока эта самая материальная часть не прибыла, делать было особо нечего, и главный наш интерес выглядел более чем прозаически. Из школы нас выпихнули с необыкновенной поспешностью, обмундированных в чем были — в хэбе, бэу… то есть в хлопчатобумажном, бывшем в употреблении тряпье. Обидно было. Удивительно ли, что свежеиспеченные сталинские соколы без особых угрызений совести готовы были отдаться любой одинокой жене отсутствовавшего мужа за синюю пилотку с голубыми кантиками, а уж за широкий офицерский ремень — тем более. Наверное, и тосковавших жен понять можно.

Техника проникновения к «трофеям» была отработана до меня. Рекомендовалось, облюбовав в досе — доме офицерского состава — какую-то дверь, деликатно постучать и, когда откроют или, не открыв, из-за запертой двери спросят: «Кто там?», — начинать импровизацию. Задача — ошеломить и разжалобить! Желательно еще — удивить и заинтриговать, при этом ни в коем случае не напугать или насторожить. Один из первопроходцев отловил для этой операции симпатичного дымчатого котенка и начинал речь примерно такими душещипательными словами: «Вы только поглядите на эту мордочку… Котеночек не ваш ли, случайно? Заблудился, бедняга… Я сам — сирота и понимаю его, как никто…» Ну, а дальше развивай успех, действуя по складывающимся обстоятельствам, не слишком форсируя события, проявляя здоровую сообразительность, к слову сказать — профессиональное качество истинного летчика-истребителя.

Встал на эту дорожку и я, грешный. И в первом же подъезде обнаружил — на коричневой поношенной двери надпись мелом: «С 20.00 до 7.30 утра доступ к телу свободный». Стучать не отважился, решил разведать у ребят, как понимать такое откровение?

«Очень даже просто понимать, — объяснили мне, — Марэла баба гарантированно безотказная…» На этом месте я приумолк, рассказывать, как разворачивались события дальше, честно говоря, не хотелось.

— И это все? — Спросил мой друг. В голосе его звучало то ли разочарование, то ли ожидание.

— Пожалуй…

— Тогда скажи, старикашка, тебе не случалось проводить ладошкой по ее голой спине — ниже, ниже, совсем низко и натыкаться на нечто, напоминающее ма-а-а-аленький хвостик? Этот гладкий, атавистический, по всей вероятности, отросток последнего позвонка, когда натыкаешься на него впервые, действует совершенно ошеломляюще.

Тут я едва не лишился дара речи: никак не мог установить причинную связь между его словами и тем, что знал по собственному опыту.

— Позволь, но как ты узнал, о ком идет речь и вообще?

— Ну, это не так сложно. Много ли дураков на свете способны сочинить своей дочери имечко Марэла, употребив для этой цели Маркса, Энгельса плюс еще и Ленина? Выходит мы с тобой свояки, старикашка? Вот так из пустяков делаются великие открытия… Выпьем за родство?

А чтобы завершить сюжет, к рассказанному необходимо добавить еще несколько слов.

По сведениям, которыми располагал мой друг, в ту пору, когда мы обедали в «Праге», Марэла была жива, благополучно дослужилась до гвардии генерал-лейтенантши, приняла фамилию своего последнего мужа и заодно отредактировала свое имя, став обыкновенной Мариной.

Пылинки едва заметно толклись в ярких лучах солнца, разделенные на косые столбы. Мы помолчали сколько-то, потом я спросил:

— И как же поживает возбуждающий хвостик?

— Любопытство не порок, но большое свинство! — сказал мой друг. — Мы уже не юноши, старикашка…

Говорят не больно-то задумываясь — неисповедимы пути Господни.

Мне, человеку глубоко неверующему, эта мудрость чужда, поэтому не постесняюсь заимствовать чужую форму, наполнив ее иным содержанием — неисповедимы путиассоциативной памяти, и никто не знает, как могут связываться между собой воспоминания, скажем. Забайкальские и те, что возвращают на крайний Север.