Лев Экономов - Под крылом земля

Подчиненные следили за мною, а у меня все слова будто ветром выдуло.

И вот Мокрушин, этот неровный, но, видимо, тонкий человек, пришел на выручку.

— Вы, кажется, насчет моей гражданской профессии интересовались, — заговорил он с наигранной непринужденностью. — Не было у меня гражданской профессии — не решил, кем быть. По этому поводу дома всё спорили. А вот в армии за меня командиры решили.

И понемногу мы разговорились.

Спустя каких-нибудь полчаса мне уже представлялись и приземистый флигелек, в котором жил Мокрушин, и мать его — старая учительница младших классов, мечтавшая видеть своего единственного сына художником. Я мог уже сказать, что Мокрушин неуравновешен, мнителен, хочет стать конструктором, но для этого ему не хватает ни знаний, ни опыта.

«Оказывается, человека не так-то и трудно узнать, — подумал я. — Представится случай — узнаю и Брякина». Но мне и невдомек было, что узнать человека — это еще не значит найти к нему правильный подход, суметь повлиять на него.

Позднее-то я понял, как был самоуверен, но скольких неприятностей это мне стоило…

— Что ж, если действительно твое призвание в технике, — сказал я Мокрушину, — то работай, но начинай с азов.

— Правильно! — воскликнул Лерман, привстав со стула. — Вы помните завещание Павлова? Как он говорит о последовательности в работе, о скромности, о страсти! Если желаете, то я зачитаю отдельные места.

— У тебя, видно, на каждый случай выписка или цитата, — усмехнулся Мокрушин. — Ну, прочитай.

Лерман извлек из кармана брюк объемистый блокнот, в который он записал что-то и во время беседы с Молотковым, пробежал глазами по алфавиту.

— «Изучайте азы науки, прежде чем пытаться взойти на ее вершину, — читал он с таким видом, как будто эти мысли принадлежали ему самому. — Никогда не беритесь за последующее, не усвоив предыдущего. Никогда не пытайтесь прикрыть недостаток знаний хотя и самымисмелыми догадками и гипотезами. Как бы ни утешал ваш взор своими переливами этот мыльный пузырь, — он неизбежно лопнет и ничего, кроме конфуза, у вас не останется».

Лерман почти на память читал письмо Павлова. А я не знал его. Я многого не знал из того, что было известно старшему сержанту, и порой завидовал ему.

«Вот этот будет моей опорой», — решил я.

Несколько раз в комнату политпросветработы заходил Брякин. Я видел, как он, шмыгая носом, украдкой посматривал на нас и, потоптавшись, скрывался за дверью.

— И знаете, Мокрушин, — продолжал Лерман уже доктринерским тоном, — начните-ка и вы с малого. На днях у нас комсомольское собрание о подготовке матчасти к лету. Выступите-ка со своим практическим предложением.

«Ишь ты, куда гнет, — подумал я. — Молодец!»

— Сначала набросайте выступление на бумажке, — продолжал тот. — Потом сядем вместе, подредактируем.

Я поддержал Лермана.

— А знаете, ребята, ведь в нашем экипаже одна молодежь и надо бы назвать его комсомольско-молодежным.

Моя мысль пришлась по душе членам экипажа. Лерман вскочил с места, потирая руки.

— Комсомольско-молодежный экипаж! — воскликнул он. — Эх, рассказать бы о его работе в газете, да рано. Ничего не сделали мы. Но я лично дам информацию в «Крылья Родины», обязательно! Пусть все знают, что такой экипаж существует.

Как ни хорохорилась, как ни упрямилась зима — не хотелось ей уходить из обжитых краев, — а весна взяла свое. В три дня солнце расплавило снег, всюду зашумели ручьи. На проталинах тотчас же появились отощавшие за зиму грачи. Они деловито расхаживали по аэродрому, словно члены комиссии, которой поручено узнать, пригоден ли он к полетам, пробовали носами почву. Распрямлялись березы, разбуженные птичьим гомоном, шуршали уцелевшими кое-где прошлогодними листьями дубы.

На набережной вечерами собирался народ. Люди приходили стайками и в одиночку, смотрели на вспученную реку. Снизу дул влажный ветер. Изредка где-то вдали глухо лопался почерневший лед. Домой в такие вечера идти не хотелось.

Однажды я встретил на набережной пионервожатую из подшефной школы. Ее звали Майей. Она стояла, прислонившись к чугунной решетке, и неотрывно смотрела вниз, на реку, кутаясь в воротник модного мешковатого пальто.

С Майей я познакомился на юбилейном вечере. Размахивая рукой, она просила высокого сухопарого старика с бородкой, похожей на запятую:

— Николай Константинович, поговорите с замполитом. Что ему стоит? Если вы, как завуч, этого не сделаете, то я сама поговорю, честное комсомольское.