Лев Экономов - Кордон в облаках

Тимчук и сам знает, что впереди долгая и трудная работа. Но он уверен в своих людях.

О бане в роте начинают говорить дня за два: баня у локаторщиков возведена в некий культ, и солдаты и офицеры не просто моются, а как бы совершают какой-то священный ритуал. И в самом деле: что можно придумать лучше бани после того, как ты неделю жаришься на горячем солнце, что висит над головой с утра до вечера, или когда тебя посечет до кровяных царапин ветер с песочком, а то и со снегом? Снег здесь в горах не редкость даже в мае, когда внизу вовсю купаются и загорают.

Вот и сегодня банно-хозяйственный день.

Вместо физзарядки солдаты вытрясают матрацы и одеяла. Хлопки гулко разносятся по ущельям. Готовят дрова для бани, — и тут работа находится всем. Арча не то, что российские дрова — не рубится и не колется. В железную древесину тяжелыми кувалдами на длинных ручках забивают стальные клинья. Пока расколешь один арчевый кругляк, семь потов сойдет. Выдохнется один солдат, начинает другой.

Люди, которым поручено готовить баню, посматривают на лежащую рядом гору саксаула: неплохо бы оттуда взять для бани несколько корневищ. Ведь саксаул — это почти готовый каменный уголь. Но брать его не разрешается. Саксаул — неприкосновенный запас. Он будет отдавать свой жар в долгие зимние ночи, когда на дворе забеснуется студеный ветер, норовя не только выдуть из жилищ тепло, но и снести их с каменной площадки.

Ротные силачи Чиглинцев, Шалашников, Родин, Горбачев затеяли между собой соревнование: кто быстрее разобьет чурбак. Ну, а где соревнующиеся, там и болельщики. Окружили соперников, шумно переживают за каждый удар.

После завтрака Владимиров едет старшим в горы, к границе, на заготовку дров.

Заготовители берут с собой все необходимое: лопаты, пилы, топоры, канистру с водой.

Едут по широкому ущелью. Чем ближе к месту, где они в это лето заготавливают дрова, тем горы становятся выше и величественнее.

Кроме примелькавшейся глазу арчи, изредка попадается жимолость, кустарники ежевики. Она почти созрела. Солдаты останавливаются и пробуют ее. Сколько ягод пропадает, и только птицы наслаждаются этим богатством.

Впрочем, за ежевикой ходят и жены офицеров. Жена Сырова уже нынче угощала вареньем из ежевики. Пальчики оближешь!

А вот и место заготовки дров — сухое каменистое плато с довольно крутыми склонами.

Машина останавливается, все выскакивают из кузова.

Лейтенант распределяет обязанности. Указывает на отжившие свой век деревья с наполовину сухими ветками. Эти деревья нужно свалить в первую очередь.

Тишину гор оглушает режущий свист пил.

Арча с неохотой поддается усилиям солдат. Древесина ее как будто склеена из отдельных воловьих жил, переплетенных между собой. Владимиров никогда раньше не встречал таких деревьев. По прочности арча похожа на секвойю, растущую в Америке и в Африке. А горит она удивительно хорошо и по калорийности близка, наверное к каменному углю.

Солдаты уже привыкли к работе, и теперь редко кто набивает себе кровяную мозоль. Количество сваленных деревьев все растет.

Во время небольшого перерыва заготовщики с наслаждением пьют холодную воду. Ее специально поставили в тень в самом ветреном месте и накрыли мокрой тряпкой, — получился своеобразный термос.

Младший сержант Чиглинцев, мечтательно глядя вдаль на пламенеющие в лучах солнца горы, произносит:

— Красиво. А все-таки у нас лучше.

«У нас» — это в Башкирии, откуда он родом, где жил до армии.

Начинается извечный спор о том, где лучше. Речи солдат, что страницы учебника географии.

Чиглинцев расхваливает природу Башкирии. Вафаев — узбек. Ему больше по душе природа бескрайних степей. Шофер Вагидов, вмешиваясь в спор, отстаивает свои по-настоящему величественные дагестанские горы. Ну, а Владимирову, брестчанину, конечно, нравятся спокойные белорусские рощи и перелески.

Он лежит сейчас на жестковатых арчевых ветках, заложив за голову натруженные и оттого гудом гудящие руки, и смотрит в небо. А небо на юге не как везде, яркое и такое глубокое, точно из него выкачали весь воздух. Солнце, огромное, будто озеро с расплавленным металлом, слепит глаза. Приходится всегда щуриться. И у Владимирова уже от уголков глаз разбегаются в разные стороны морщинки. Он думает о всякой всячине. Вот пишут, что и по сей день есть в мире затерявшиеся среди непроходимых джунглей и высоких гор общины, живущие своей обособленной жизнью. Они ни от кого не зависят, ни в ком не нуждаются. Сейчас и отдельная рота кажется ему такой же общиной. Здесь солдаты обслуживают себя сами.