Виктор Баныкин - Андрей Снежков учится жить.

А в бане, к своей радости, увидел нашего Ивана. Но Ванюшка почему-то не очень обрадовался моему появлению. Что-то все ежился, отворачивался, а садиться старался ко мне спиной. Кисейная барышня, да и только!

Никак не мог догадаться, что с ним происходит. Только у душа, когда Иван стоял, щурясь от удовольствия, под брызжущими струями воды, только тут вдруг понял, в чем дело. На груди у Ивана, под сосцами, была выколота замысловатая татуировка.

У нас в классе скандал. Это в последний-то день перед каникулами!

На первом уроке, на географии, Борис Извинилкин преподнес Елене Михайловне букет живых цветов.

На щеках у Елены Михайловны проступили красные пятна. Почему-то особенно запунцовела левая щека с такой крошечной ямочкой. Она сказала:

— Лучше бы вы, Липкович, девушкам преподнесли цветы. А мне за что? За тройку, которую вам по географии поставила?

Первыми захихикали девчонки. Потом засмеялись парни. Но Борька не очень-то смутился.

— Извините, Елена Михайловна, но я думаю — эта единственная тройка... чисто случайное явление. К. тому же вы здесь ни при чем. Просто я не подготовился.

И он пошел на свое место. Цветы остались лежать на столе. Елена Михайловна к ним не притронулась.

Развязка наступила на следующем уроке. По просьбе Кольки Мышечкина Елена Михайловна рассказывала об Индонезии (два дня назад мы смотрели в школьном зале фильм «По Индонезии»), Вдруг между партами от заднего ряда покатился глобус. Подпрыгивая на сучковатых половицах, словно большой спелый арбуз, он летел прямо к столу учительницы. Но глобус пустили слишком сильно. Он ударился о противоположную стену, у самой доски, отскочил назад и волчком завертелся на одном месте на глазах у всего класса.

На Елене Михайловне не было лица. С минуту она слова не могла вымолвить. Потом медленно встала, поправила на шее воротничок белой кофточки и спросила:

— Кто же это... веселую детскую игру затеял?

Молчание.

Тогда Елена Михайловна взяла со стола классный журнал. Помешкала мгновение и направилась прямо к двери.

— Я буду в учительской, — уже стоя у порога, сказала Елена Михайловна. — А тот, кто это сделал, пусть поразмыслит над своим поступком. Думаю, стоит.

И ушла.

Едва за Еленой Михайловной захлопнулась дверь, как вскочил Максим. Повернувшись лицом к парте, за которой сидели Борька Извинилкин и Данька Авилов, он закричал:

— Ты, ты, Авилов... ты что, б-белены объелся? Как ты п-посмел!..

Максим вдруг закашлялся, закрыл руками лицо и мешком опустился на свое место. Тут уж загудел весь класс.

— Безобразие!- визжали девчонки. — Позор на всю школу!

Кричали и ребята — кто во что горазд.

Зойку бы сейчас сюда. Она навела бы порядок. Но Зойка и нынче почему-то не пришла на занятия.

Не знаю, как уж это случилось, только я вдруг встал и грохнул по парте кулачищем.

— Хватит! Перестаньте!

И, удивительное дело, шум постепенно смолк. А я уже подходил к трясущемуся Даньке. Что он отъявленный трус, я знаю давно.

— Говори, заячья душа, ты или не ты?

Конопатый Данька моргал красными веками и жался к Борьке.

— Ты, спрашиваю? — Я вплотную подошел к парте.

— Не я, не я... это он... он меня подговорил, Борька! — плаксиво заныл Авилов.

За шиворот стащил Даньку с парты. А потом развернулся и ударил Бориса в лицо. Получай, гад!

После уроков меня вызвали к директору. В кабинете, кроме Голубчика, никого не было. Едва я притворил за собой дверь, как на мою бедную голову посыпалась самая отборная брань.

— Хулиган, разбойник! — орал раскрасневшийся Голубчик, стуча по столу волосатым кулаком.

Я молчал. Молчал, уставившись на багрово-синий нос Голубчика с широкими ноздрями, раздувавшимися, как кузнечные мехи. Сейчас вот даже удивляюсь, почему я нисколечко не испугался, когда бушевал Голубчик.

Устав, директор откинулся на спинку стула, крякнул и с минуту собирался с новыми силами, как думал я, чтобы снова начать упражнять свои голосовые связки.

— Расскажи-ка мне, голубчик, как это ты отличился? — спросил он спустя некоторое время, расстегивая верхний крючок на стоячем воротнике кителя с заштопанными дырочками от орденов. Того самого кителя, которым так восхищались наши первоклассники.

Я, кажется, ничего не ответил, только передернул плечами.

— Это ты, понимаешь, подговорил Авилова свалить все на Липковича? — снова последовал вопрос.

В первое мгновение я даже не понял, о чем спрашивает Голубчик.