Геннадий Скобликов: Лира Орфея

— Да вы, пожалуйста, не беспокойтесь, — стал успокаивать он ее. — Я же ничего не сделаю такого, отчего Лиде было бы плохо. Вы ж должны это понимать.

И он поднялся. Время было прощаться, уходить.

— Что ж, спасибо за все, до свидания. Передайте Лиде поклон от меня.

Татьяна выразительно посмотрела на него.

— До свидания, Танюша. Когда-нибудь еще заеду, можно?

— Конечно, можно. Обязательно.

Зинаида проводила его на площадку.

— Вы серьезно хотите в N?

— Да. Я уже билет взял.

Она просительно смотрела на него. Она не хотела, чтоб он летел туда. Она боялась этого его шага, он это видел.

— Зачем я вам только сказала!..

— Вы жалеете?

— Да, не надо бы говорить.

— Но почему?

— Не надо вам туда...

Он, кажется, начинал что-то понимать.

— Тогда я даю вам слово, — решил и он, — я не побеспокою Лиду. Просто прилечу, похожу по городу, чтоб представлять, где она теперь живет, и улечу. Честное слово.

Он говорил это совершенно искренне. Но Зинаида явно не верила ему: зачем же тогда лететь?..

— Честное слово, — повторил он. — Не беспокойтесь, пожалуйста. И не жалейте, что все рассказали мне. Я не побеспокою Лиду. Можно, я буду иногда звонить вам, справляться?

— Да, звоните, конечно.

И она все так же смотрела на него: и хотела б поверить его честному слову — и не могла, не верила.

— Пожалуйста, не переживайте, не беспокойтесь, — в последний раз, искренне, убеждал он ее. — Все будет хорошо, я не побеспокою Лиду. Даю вам честное слово...

А вечером он был дома у бывшего своего ротного. Дмитрий Прохорович так и оставался в этом городе, был он теперь в звании подполковника. Они просидели весь вечер на кухне, за бутылкой «Столичной» — и говорили, говорили и говорили. Да, они рады были друг другу, оба не забывали друг о друге все эти годы, и разговор их был — людей близких, во многом и хорошо понимавших друг друга. Хотя, конечно же, обнаружились тоже и свои расхождения в чем-то. Но они оба понимали, что это неизбежно, что за каждым из них свой новый опыт и свое понимание вещей, а потому и не обостряли разговора. Они любили друг друга и оба радовались встрече.

— Что ты скажешь, секретарь! Все-таки ваш призыв самый памятный, — признавался их бывший ротный. — После пошли ребята потрудней.

— А я, Дмитрий Прохорович! Я так хорошо всегда службу свою вспоминаю. Хорошая у нас рота была, правда?

— Хорошая.

— А часть?!

— И часть.

— С комбатом, майором Разуваевым, связь поддерживаете?

— Каждый год заезжает. Останавливается, когда на отдых едет. Полковник теперь Николай Григорьевич, учебным заведением командует, орден за него получил.

— Поклон ему от меня.

— Обязательно. Он вас тоже всех помнит...

А утром, в 6 Москвы, «АН-24» уносил его в N.

Ну конечно же, о чем тут и говорить — он хотел бы встретиться с нею. За этим, собственно, он и решил лететь в этот N. И слово, данное им в успокоение Зинаиде, в любом другом случае, наверное, вряд ли сдержало бы его.

Если бы...

Если бы он теперь, именно после визита к Зинаиде и Танюше, вдруг не почувствовал, что по-серьезному — он не имеет на эту их встречу права. Ни прошлым своим, ни настоящим, ни будущим. И что по этой же самой причине не сумеет объяснить он и Лиде, зачем же прилетел он теперь. А пустые, без завтра, визиты, зачем они больше нужны. Да и кроме того, и Зинаида, наверное, тоже переживает не зря: может, и действительно не даст ничего хорошего ей в семье эта их встреча...

И он не стал даже пытаться разыскивать ее в N. Поездил посмотрел город, походил по улицам рядом с ее местом работы, где, он знал, она обязательно каждый день проходила, — и даже с волнением рассчитывал на случайную встречу. Но разыскивать ее он не стал. И в тот же день, после полудня, он улетел дальше из N.

И вот прошли с того дня еще годы. А он так и оставался со своей тяжестью — то ли боли, то ли вины. И с этим действительно надо было ему что-то делать.

(Хотя, конечно, и он при желании мог хоть частично оправдать сам себя, подходя к делу и строго и объективно. Ну, хотя бы сослаться на опубликованную в «Литературке» статью известного нашего физика академика Г. Наана — на его положение о действии в распаде союза двух второго закона термодинамики (энтропийного принципа). «Существует ряд точных его формулировок, — пишет известный физик. — Но в рамках нашей темы можно воспользоваться неточной, описательной, зато более понятной: само по себе (если ничего не предпринимать) все может только портиться, ухудшаться, распадаться. Для того, чтобы построить здание, телевизор или семью и обеспечить их нормальное функционирование, нужны определенные целеустремленные (со знанием дела) усилия. Для того, чтобы они развалились, не нужно делать ровным счетом ничего. Надо просто подождать. Все случится само собой, и случится обязательно. Это закон природы, ничьих специальных усилий совершенно не требуется, искать еще какого-то виновника (помимо естественного хода вещей) не надо. — Итак, главный виновник распада семей, «отказов» в браке — второй закон термодинамики. — Ну, а соучастники? Это, естественно, Он и Она. Их роль проще всего понять с точки зрения одного из разделов современной математики — теории игр. Брак «выигрывается» только при наличии общих целей партнеров. Вот почему стратегия этой игры может быть успешной, только если она разрабатывается не врозь, а вместе. Любой выигрыш является выигрышем двух, проигрывают всегда тоже вместе. Бороться надо не против партнера, а вместе с ним, против незримого третьего, берущего на заметку все ошибки партнеров. Этот незримый третий, не оставляющий их ни на минуту вдвоем, — закон энтропии. Или, если это латинское слово почему-либо не нравится, — естественный ход событий. — ...Повторяю: ...виновников трое: Он, Она и второй закон термодинамики. Причем они — и Он и Она — виноваты в одинаковой степени: вместо того, чтобы вместе бороться против невидимого третьего, они начали обвинять или подозревать друг друга и тем самым превратились в с о ю з н и к о в коварного невидимки...»