Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

— Мне можно сняться?

— Да, езжайте.

Вскоре балка повернула влево и оборвалась поляной. Перед глазами опять та же картина. Куров подскакал к комвзводу и показал пулемет. Командир поднял руку и полуобернулся к взводу.

— Пики к бою! Шашки-и-и!

Метнулась грива, как подбитое воронье крыло, в ушах взвыл ветер. Равняясь с Куровым, что-то прокричал командир, слева показалась оскаленная морда Егозы. «За повод держится, сволочь», — мелькнуло у Курова. Он дал шпоры и взмахнул клинком над головой.

— Рра-а-а!.. — закричал взвод.

Еще два, три броска — и канава. Рраз! — нет канавы. Справа на Курова, вздрагивая, бежит крайний дом, левее — точки пехотинцев. Они вскочили и бросились бежать. Куров направил коня на одного, тот, оглянувшись, присел, закрывая голову руками.

«Как бы? — мелькнуло у Курова. — Вот так бы». Он вскинул клинок и мысленно сделал взмах над присевшим.

— Падай! Куда бежишь? Убежать хочешь? Падай! — крикнул он другому. «И этот бы пропал. Дурак, чего испугался? Сейчас только и учиться бы, а он трусу верует. Ведь знает, что не тронем». Он придержал коня, командир опять выскочил вперед и плавно повернул в деревню. С проулка, в который они повернули, сыпанули по сторонам ребятишки и бабы; проезжая, Куров зыркнул по ним взглядом: «Игрушку нашли! Что мы, представление делали, что ли?»

По улице проскакали, никого не встретив. Справа, в промежутке домов, блеснули осколки реки, а в проулке с пологим спуском увидели у этого берега паром. Вот она, задача-то! Но командир проскакал прямо до окраины, где перешли на рысь и, на ходу выстроившись, остановились.

— Абрамов, Миронов! Вперед наблюдателями! Остальные. — маскироваться.

Командир вложил клинок, остальные без команды сделали то же.

Едва успели передохнуть, Абрамов подскочил с вестью.

— Из-за увала выходит рота, в колонне.

— Чьи? Какие повязки на фуражках?

Командир достал бинокль и выехал на окраину сам.

— Кто это? Неужели красные так скоро?

— Как же красные? Ведь та деревня-то занята была. Значит, синие.

— Началось теперь, — пробурчал Карпушев.

— Закурить можно? — спросил один у Исакова.

— Погоди. Узнать надо.

— Ты зачем на поводу держишься? — спросил Куров у переменника, сидевшего на Егозе.

— Я не знаю, за чего я держался, — откровенно усмехнулся тот.

— Страшно?

— Не знаю.

В это время командир крикнул легкий пулемет. Отделение, спешившись, убежало. К комэску уехал один с донесением, и красноармейцы, опять подобравшись, замолчали. Куров, спешившись, выглянул из-за угла. Пулемет эскадрона уже был на позиции, готовый открыть огонь. Но из-за увала в колонне шла рота синих, за нею вытягивалась другая. Пулемет сыпал очередь, другую, третью, но рота шла, не останавливаясь. Из деревни подъехал второй взвод и, спешившись, рассыпался на окраине. Застрочил еще пулемет, загукали одиночные выстрелы винтовок, а рота шла, будто ее это не касалось. Подъехавший комэска послал Исакова разыскать у синих посредника или сказать комроты, что он расстреливает из пулемета. Исаков уехал. Комроты что-то махнул руками, потом что-то крикнул роте; она брызнула в стороны и залегла. Задняя колонна продолжала двигаться до крайнего лежавшего и потом встала, от нее отделился один и пошел к командиру первой роты. Вскоре вторая рота свернула в сторону и пошла к берегу, на ходу рассыпаясь. Исаков вернулся. Залегшая рота встала и опять пошла во весь рост. Пулеметы застрочили непрерывно, но рота не обращала внимания. Комэска кусал себе губы, обе роты подходили все ближе и ближе. Военком, двигая фуражку то на затылок, то на нос, беспрерывно говорил командиру:

— В атаку, командир, в атаку! Порубим!

Сзади подъехал третий взвод и прижался между домами, не спешиваясь. На увал въехали повозки синих и, видя рассыпавшиеся роты, встали, не зная, куда себя девать.

— Товарищ Маслов, пулемет! — крикнул командир, указывая на окраину. — По коням!

С окраины, путаясь в шинелях, на бегу надевая винтовки, бежали красноармейцы, ловили поводья своих лошадей и садились.

— Пики к бою! Шашки-и!

Опять атака. Увидя выскочившую из-за домов лавину трех взводов, роты встали, некоторые из синих упали, лихорадочно двигая затворами. Командиры что-то кричали, бегая от одного красноармейца к другому, но эскадрон вихрем налетал.

— А-а-а!..

Красноармейцы приседали, готовясь отскочить от скачущих на них кавалеристов. Куров методично взмахивал клинком над головами зажмуривающихся красноармейцев. В одном месте пехотинец, ощеря штык, ждал кавалеристов, но они, круто сворачивая, объезжали его. Куров повернул на него, в глазах и оскале зубов пехотинца светился отчаянный задор, кольнувший Курова. Он повел коня как на лозу, но штык повернулся опять против груди лошади. Куров поднял клинок и припал к гриве, чувствуя, как холодок прошелся по хребту. В одно мгновение он хотел уже свернуть еще левее, но поборол в себе это невольное движение, впившись глазами в ощеренный вороненый штык. В момент, когда конь, со следующим скачком должен был напороться на штык, Куров рубанул по нему. Клинок, направленный с оскользом, вжикнул, как ножницы на точиле, винтовка качнулась в сторону, повернув на месте за собой и пехотинца. Куров проскочил мимо. Эскадрон повернул вправо на вторую роту, уже залегшую и беспрерывно пукающую и по своим и по кавалеристам. Рядом с Куровым скакал Ковалев, он делал зверское лицо, ворочал глазами и пугал своим видом. В двух местах он поехал прямо на прильнувших к земле красноармейцев и перескочил через них с диким визгом.