Виктор Крюков: Свет любви

— Ясно, товарищ техник-лейтенант!

— Пока есть время, штудируйте конструкцию самолета! — наставительно сказал Пучков и нырнул в одну из палаток. Он вышел оттуда скоро, облаченный в зеленый комбинезон с ремнем, туго затянувшим его широкую талию. Нормальному росту и развитию его тела помешал родной отец. Он был рыбак и алкоголик и после каждого улова нагружал на подростка-сына двухпудовую корзину рыбы; тот тащил ее тридцать верст до городского базара и продавал по дешевке, быстро: к вечеру надо было успеть к отцу с водкой. Если не успеешь — изобьет. Поэтому и стал Сережа Пучков приземистым, широким, будто и теперь приплюснутым невидимой корзиной рыбы к земле.

На ходу вправляя конец ремня в тренчик, он пошагал к стоянке — так называлось на аэродроме место, где швартуются на ночь истребители, штурмовики и бомбардировщики смешанной учебной эскадрильи.

На стоянке Пучков увидел только три самолета, остальные были дальше, на старте, откуда доносился непрерывный рокот.

Пучков подошел к первой машине.

Из ее крыла медленно вылез долговязый механик в таком мокром комбинезоне, что совсем четко обрисовывались мышцы на груди, покатые плечи и очертания ног. Его лицо казалось худым, в углах губ обозначались два мускула, похожие на скобочки. Мельком осмотрев себя, он смущенно улыбнулся. От улыбки мускулы-скобочки откатились к ушам, придавая лицу выражение подвижности и жизнерадостности. Что-то от поджарого, но сильного бегуна на дальние дистанции было в его теле и движениях. Есть ведь поджарые от природы, жилистые, выносливые люди, не склонные к полноте. Механик Корнев был человеком такого сложения.

Шагая к Пучкову, он выдернул из нагрудного кармана носовой платок и вытер лицо.

— Игорь, ты что? Из пожарной бочки вышел? — шутливо спросил Пучков. Он любил Корнева и относился к нему просто и дружески.

— Товарищ техник-лейтенант, на машине номер девять производится профилактический осмотр центроплана. Механик старший сержант Корнев! — Докладывал, он приложил правую руку к измятой пилотке, а левой сжимал мокрый платок, из которого сочился пот.

— Вольно, вольно!.. Что с тобой? С сердцем что-нибудь?

— Ну, что вы! — улыбнулся Игорь. — Менял крыльевой бак. А крыло накалилось, как сковородка...

— Да, коллега, все мы прожарены и пропарены. А никто за нас готовить машины не будет... Мне надо на старт. Останешься здесь за меня.

— Старший сержант за инженера эскадрильи?! Растем! — улыбнулся Корнев. Но вдруг подумал, что разговаривает с офицером уж слишком фамильярно, и добавил: — Слушаюсь, остаться за вас, товарищ техник-лейтенант!

— Дежурному по стоянке я уже объявил об этом, — улыбнулся Пучков и положил темную, пропитанную маслом и бензином ладонь на плечо Корнева. — Поторопи Желтого: он ужасно медлителен. Помоги Ершову: тот из сил выбился. И приведи в порядок «старушенции».

— Слушаюсь, товарищ техник-лейтенант!

— Вышколил вас Громов. Козыряете при каждом слове. Когда мы вдвоем, не становись по стойке «смирно», ведь ты — моя правая рука.

Отчасти это было действительно так. Корнев, как единственный в эскадрильи механик сверхсрочной службы, не только обслуживал свой самолет, но и часто выполнял обязанности техника звена, когда тот отлучался.

Пучков подошел к самолету, вскочил в кабину и, достав ракетницу, выстрелил вверх. Это означало, что ему нужна автомашина для поездки на старт. Но ожидать он ее не стал, а быстро пошагал по выгоревшему полю. И все время не сводил взгляда с самолетов, то и дело отрывавшихся от земли там, в конце разбега, около речки, окаймлявшей аэродром. Голова Пучкова поворачивалась справа налево, провожая бомбардировщики, взлетавшие один за другим, потом возвращалась в исходное положение.

Вдруг ослепительно-белый бомбардировщик в конце разбега почти на скорости взлета отрулил в сторону. Левое крыло едва не зачертило по земле.

Это означало, что за несколько секунд перед взлетом пилот решил, что лететь нельзя.

«Хорошо, что машина не опрокинулась, — подумал Пучков. — Затормозил бы резче, вот тебе и капут. Какая-то техническая неисправность. А кто виноват? Механик, конечно, и я. Даже если и матчасть сдает, все равно виноваты механик и инженер. Матчасть не должна отказывать. В самолете сотни агрегатов, все они упрятаны внутри, а разве глаз у механика — рентгеновский аппарат?..»

Опасение за жизнь курсантов и инструкторов, всегда побуждавшее Пучкова к действию, смешалось вдруг с личной тревогой за жену, с боязнью, что Зина к нему больше не вернется...