Эльза Бадьева - Допуск на магистраль

— Я пойду! — резко поднялся он и сдвинул, почти отшвырнул ногой помешавшее шагнуть кресло.

— Будем обедать! — остановила его Люся.

— Я пойду! — повторил Геннадий и прошел мимо нее.

— Поешь и пойдешь, — рассердилась Люся.

— Не приставай, — тихо сказал Антон и вышел за Геннадием.

— Волнуешься?

Тот кивнул.

— Репетиция была?

Тот кивнул снова

— Я через пару часов приду — пройдем второй акт: он трудный! Люсь! — вернулся он из прихожей. — У, тебя вечером в театре что есть?

— Урок с Белопольской. В восемь пятнадцать.

— Пойдем пораньше — Генке поможем.

И категорически, весело заявил Шатько:

— Тебя с собой заберем. Идет?

Геннадий ушел. Все сели за стол, и Люся, немного подумав, убрала оказавшийся лишним прибор.

Михаил принес с кухни на большом блюде исходящие жаром и ароматом бифштексы. Рядом с жареной румяной картошкой и нежной зеленью парниковых огурцов они были великолепны, как с натюрморта кисти настоящего мастера. Михаил заправским официантом обошел всех, орудуя одновременно ложкой и вилкой, разложил бифштексы в тарелки. Рюмки уже были полны.

— За что? — покосился на свой коньяк Виктор.

Ему не успели ответить: зазвонил телефон.

Антон вздрогнул, рванулся к трубке, и все поняли, что он ждал звонка.

Сказал напряженно:

— Да. Слушаю.

И через паузу, очень медленно:

— Хорошо. А когда?

Потом долго молча слушал, и напряжение не исчезало, а в уголках рта появилась едва заметная горькая улыбка.

— Я верю в чудеса. Они бывают на свете. Иногда...

Он кинул мгновенный, какой-то растерянный взгляд на Люсю, и она сразу насторожилась, словно бы защищаясь, вскинула к груди руки. Но Антон улыбнулся успокаивающе. И Люся невольно тоже улыбнулась.

— Рискнем, конечно, — сказал Антон в трубку как-то слишком торопливо, вроде бы не дослушав. — Да, да. Понял. Во вторник. После двенадцати...

Он осторожно положил трубку и медленно провел рукой по гладкому аппарату. Вернулся к столу.

Поймал взгляд Люси, сказал ей:

— Зоя Сергеевна.

И, заметив, как все беспокойно и ожидающе на него смотрят, пояснил:

— Будет оперировать.

Сел на свое место и как ни в чем не бывало обратился к жене:

— Люська! А хлеб?

Она поднялась из-за стола, но не уходила. Ждала от него еще что-то. И он сказал легко, весело, словно это не имело к нему отношения:

— Рядовые врачи иногда решительнее светил. Им легче прощают ошибки. Так за что же мы выпьем?

И взял рюмку.

Алена открыла рот, намереваясь что-то сказать, но раздумала и только незаметно вздохнула.

— За то, что... — начал было Шатько, и все повернулись к нему.

И тогда он поднялся — высокий, прямой, с молодым еще, но усталым лицом, где-то успевший загореть на раннем весеннем солнце..

— Как ты сказал, Антон? Бывают на земле чудеса?.. Вот за это.

Они встретились взглядами, понимающе кивнули друг другу, и Антон согласился:

— Можно.

И пока все поднимали рюмки, пока пили и торопливо закусывали, пока никто не смотрел на него, Антон успел подумать, что чудо, наверное, не состоится. Но если бы оно произошло... Он обязательно отыскал бы старые ноты и спел ту песню из далеких ушедших лет, когда Санька был еще маленьким, а белобрысая Алена, влюбившись в преподавателя физики, тайком от всех стала красить свои коротенькие бесцветные ресницы. Ту песню, о которой просила Люся: «Ну, спой. Выучи. Для меня». (Она больше никогда не говорила так: «для меня».) Он тогда весело отмахивался, обещал и забывал. А вот теперь, кажется, ничего не желал сильнее, чем обрести голос хотя бы только для этой — одной-единственной песни. Он помнил из нее только слова: «...еще не вся черемуха к тебе в окошко брошена».

Мы вместе живем в студенческом общежитии: я, Рита, Зоська и Валентина. Живем в одной комнате, учимся на одном курсе. За четыре года мы очень свыклись, сдружились. Каждая знает все о своих подругах. Письма из дому мы читаем вслух, посылки открываем торжественно, когда все в сборе, лакомимся домашней снедью поровну. Мы вместе готовимся к семинарам и экзаменам, читаем — по кругу — одни книги, всей комнатой бегаем в кино. А когда получаем стипендию — обязательно отправляемся в кафе и заказываем на четверых неповторимо вкусный торт из мороженого. Вечером к нам заходят ребята — однокурсники. Заходят, чтобы попросить конспекты лекций или чаю для заварки. И не уйдут, не поговорив с Зоськой... о поэзии. Это чтобы подразнить ее. Разговора такого Зоська как огня боится. Еще на первом курсе оставила она случайно в аудитории заветную свою тетрадь — толстую, в клеенчатом переплете. Даже мы не знали прежде о существовании этой тетради, не догадывались, что Зоська пишет стихи.