Эльза Бадьева - Допуск на магистраль

— Девочки! Да ведь с ней что-то случилось...

— Слу-чи-лось! — весело согласилась Валентина. — Ой, что случилось!..

И она рассказала нам тогда о своей любви. О Борисе.

Такое случилось с Валентиной впервые. Гордая и самолюбивая, она иронически относилась к ухаживаниям наших институтских ребят. Была доброй и внимательной к товарищам и круто менялась, доходила до грубости в отношении к тем, кто пытался перешагнуть черту товарищества.

Я обвиняла Валентину в черствости и бессердечии, доказывала, что поступает она эгоистично. Я и до сих пор считаю, что нельзя не щадить хороших человеческих чувств, надо обходиться с ними осторожно и бережно. Конечно, девчата над этими моими убеждениями только смеются. На тебя, говорят, случайно кто-нибудь взглянет, а ты потом всю ночь не спишь. О любви фантазируешь...

Меня удивляло, что, Валентина как-то уж слишком дорожит своим будущим, не появившимся еще чувством. Словно лишь кто-то один во всем мире достоин будет ее внимания, ее любви. И этот единственный человек должен быть особенным: умным, талантливым, красивым, мужественным... По крайней мере, не таким, как ребята с нашего курса. Я считала, что такого человека ей не встретить, и в душе очень жалела подругу. Плохо ведь, если она проживет всю жизнь не любя. А Валентина и так старше нас всех. Ей уже двадцать шесть лет.

...Мы с Зоськой подивились странному поведению Валентины. Решили, что она растерялась и испугалась от счастья. Наверное, бывает так в жизни: ждет человек своего счастья, мечтает о нем, зовет его, видит, какое оно должно быть. А придет к нему это счастье, и окажется вдруг, что оно больше, огромней, чем виделось издали. И человеку вдруг начинает казаться, что не вместится оно, такое, в его сердце. Как перед таким счастьем не растеряться, как не испугаться его!..

Мне кажется, есть даже люди, которые от большого счастья откажутся. Откажутся и возьмут себе маленькое, удобное, на которое другой не позарится, за которое не надо драться, которое просто-напросто... дешевле стоит... Это я не о Валентине говорю. Это я так, к слову.

А ей... ей, по-моему, большое счастье, большое чувство — по плечу.

...На лекцию мы с Зоськой в этот раз опять опоздали.

— Когда, же он наконец приезжает? — теребили мы Валентину.

И она всякий раз неопределенно отвечала:

— Скоро... В этом месяце.

Зоська беспокоилась больше других. Выпросила у технички два чахлых цветка и поставила их на подоконник. Купила репродукцию «Неутешное горе» Крамского, вставила в рамку и повесила над кроватью Валентины. Я как глянула на эту репродукцию, так и обмерла. Стоит убитая горем женщина в черном платье и грустными глазами смотрит на нас с Зоськой.

— Ты с ума сошла! — только и проговорила.

— Не выбрала, — тихо сказала Зоська. — Там только одна эта картина и была.

Зоська сама была расстроена, и я не стала ругать ее. Попросила только:

— Сними сейчас же. Видишь ведь — не подходит.

Зоська сняла, и на месте картины осталась черная дыра от вбитого гвоздя. Это было еще хуже. Она стала замазывать дыру разведенным зубным порошком. Штукатурка отвалилась еще больше. Зоська нервничала. И наконец вскипела:

— Подумаешь — не подходит! Это же произведение искусства! Классика!

И она снова повесила «Неутешное горе» над кроватью самой счастливой из всех нас, Валентины Семеновой.

...Зоська еще раз спросила: «Когда?», и Валентина ответила наконец: «Завтра!»

На завтра мы все готовы были встречать Бориса. Поезд из Ленинграда приходил в шесть вечера, а в четыре Зоська уже вертелась у зеркала, примеряя то мой берет, то Ритину шляпку, то свою клетчатую косынку. Она все не могла решить, что ей лучше, нервничала, меняла прическу. Рита не выдержала и зло заметила:

— А ведь ты, Зоська, между прочим, совсем не признаешь мужчин. И понравиться никому не хочешь...

Зоська покраснела, швырнула на стол Ритину шляпку.

Меня возмутили Ритины придирки.

— Человек всегда должен стремиться к красивому. Во всем. Даже в прическе... — вызывающе сказала я ей. — Великий русский писатель Чехов...

— Помолчи! — отмахнулась от меня Рита. — Без тебя знаю!

Я все-таки сказала, что о красоте говорил Чехов. И еще добавила, что Борису, конечно, приятнее будет найти Валентининых подруг привлекательными. А в подтверждение слов надела свое самое красивое платье и даже приколола к нему букетик искусственных фиалок.

Рита тоже, хотя и ворчала, надела новый костюм, а под жакет — исключительно для красоты — голубой капроновый шарфик.