Ирина Велембовская - Немцы

— Живей, камарад, стройся в колонну! Багаж клади на сани, не робей.

Василий Петрович Черепанов, которого отрядили с подводой на подвозку немецкого багажа, проворчал, поглядывая на объемистые чемоданы:

— Ишь, багажу-то набрали сколько, анафемы! На семи подводах не увезешь.

Немцы ежились от холода, переминались с ноги на ногу.

— У тебя уже нос побелел, Раннер, — заметил Штребль. — Что там в последних вагонах канителятся? Так можно совсем замерзнуть.

Наконец, колонна тронулась, сопровождаемая мальчишками и собаками. Из дворов выходили местные жители поглазеть на немцев.

Веселый лейтенант Звонов, шагая впереди, шутил:

— По улицам слонов водили… Разрешите, граждане, дорогу освободить! Интересного ничего нет: обыкновенные немцы, пятачок пучок камарад, шагай побыстрей, прячь сопли, не срамись перед русскими женщинами!

Когда за последним немцем закрылись ворота, заскрежетали засовы, охрана заняла свои места. Лагерь осветился огнями, ожил.

Первую ночь Штребль проспал в коридоре на полу рядом с Бером, под его теплым шерстяным одеялом. В комнаты никого не впускали до тех пор, пока не пройдет санобработка. Но и здесь Штребль уснул так крепко, что проснулся только по пронзительному визгу электрического звонка.

— Подъем! Построиться!

— Ауфштеен! Антретен!

В длинном коридоре, толкая друг друга, начали строиться люди. Взволнованный, бегал переводчик Альтман со списками, испещренными столбцами фамилий. Коридор гудел, кое-кто из женщин плакал. Вошли Хромов, Лаптев и остальные офицеры. Шум стих. Хромов обратился к дежурному по лагерю младшему лейтенанту Петухову:

— Баб сразу во второй корпус. Пускай забирают вещи.

— Ди вайбер коммен ин ден цвайте корпус! Пакт ди захен! Шнелль! — громко перевел Альтман.

Женщины засуетились, некоторые заплакали, снова, прощаясь с мужьями и родственниками. Хромов поморщился:

— Альтман, шевели их! Пусть не ревут — не на век расстаются.

Когда женщины покинули первый корпус, началась перекличка. Альтман объяснил, что каждый, когда будет названа его фамилия, должен отвечать по-русски «здесь». Кроме того, каждому будет присвоен порядковый номер, который он обязан запомнить и на него откликаться.

— Первый номер — Альтман Иоганн! — вызвал Хромов.

— Здесь, — быстро ответил переводчик.

— Номер второй — Гофман Леопольд!

— Презент! — пробасил немец, но тут же поправился: — Здесь!

— Номер третий — Юрман Иоганн!

— Хир!

— Никаких «хиров»! — оборвал Хромов. — Отвечать всем «здесь».

Процедура переклички явно затянулась. Хромов передал список Лаптеву.

— На, покричи. У меня от этих дурацких фамилий язык уже стал заплетаться. Все какие-то Рихеры, Михеры, блин! Первые сто номеров, марш в баню!

Командование первой ротой принял лейтенант Петухов. Раненный осколком в глаз, он носил черную повязку, закрывавшую пустую глазницу. Немцы сразу же дали ему кличку Одноглазый Лейтенант. В состав первой роты вошло около двухсот человек. Здесь и оказался Штребль со своим приятелем Бером.

Вторую роту, которая досталась младшему лейтенанту Звонову, составляли почти исключительно немцы-крестьяне, многие из которых попали сюда целыми семьями. Все они были одеты в домотканую поношенную одежду: холщовые штаны в обтяжку, с кармашками на бедрах, такие же жилетки поверх бурых от грязи рубах. На некоторых были безрукавые куртки из овчины, мехом книзу, довольно красиво расшитые цветными узорами. На головах — черные островерхие бараньи шапки или самодельные картузики, отороченные мехом. На ногах — сандалии из воловьей кожи, затягивающиеся ремешками и напоминающие русские чуни. Все мужчины были грязны и давно не бриты. Одежда их пахла потом и плохим мылом домашней варки.

Аккуратненький стройный лейтенантик Саша Звонов, оглядев свою роту, аж сплюнул:

— Тьфу, и вонючий же народ! Табак какой-то мерзкий курят!

Третья рота была женская. Ею командовал младший лейтенант Мингалеев, рослый, красивый башкир.

— Ну, фрау, моя хлебнет с тобой горя! — сказал он, оглядывая испуганных, дрожащих немок. — Ну, чаво ты боишься? Ну, чаво? Зверь я, что ли? Сказано: дура-баба!

Крестьянки держались бойчее, некоторые улыбнулись своему лейтенанту. На женщинах и девушках было бесконечное количество цветастых, пестрых юбок, узкие строченые кофты, красивые яркие платки, на ногах — самодельные теплые туфли или веревочные лапотки. Почти вся одежда была из домашнего холста, только платки покупные.