Ирина Велембовская - Дела семейные

Она ушла, а Валентин и Галка молча сидели над недоеденным компотом.

— В общем, я чувствую, что я не вовремя приехал, — хмуро сказал Валентин.

— Здесь всегда все не вовремя, — нервно отозвалась Галка.

Потом они опять подошли к окошку. Долина молчала. Стройка хоронилась в горах. Там, полосуя фарами темноту, ползали машины, качались над черной пропастью ковши экскаваторов, вычерпывали ползущий кашей грунт. Внизу шумно ворчал Нурхоб, запертый в зубатые скалы. Ворчал, как большой пес, который и ночью не имеет покоя, при любом шорохе ворчит и гремит цепью.

…Полина увидела их в окне, потому что они не потушили в комнате свет. Валентин и Галка целовались.

Это было как наваждение, и Полина невольно загородилась рукой. Когда же снова взглянула — еще ниже запрокинулась Галкина густоволосая голова. Снизу, из темноты, на это было страшно глядеть.

Свою жизнь Полина прожила почти без увлечений и без случайностей. И когда встречалась с чужим грехом, она просто отворачивалась. Но вот сейчас, при виде этих двоих, воровски обнимавших друг друга, ее замутило. Наверное, потому, что в голове у Полины в эту минуту был Вася.

Он вдруг встал перед ней рыжеватым, молчаливым и с детства сильным парнишкой, выросшим под сердитый окрик матери. Этот парнишка, наверное, и не помнил ее, тетку, когда она к нему сюда приехала. Но он уступил ей свою постель, потом отдал и комнату и все время молчаливо оборонял от Галки. Как же она должна его теперь оборонить?..

Две-три минуты нужны были Полине, чтобы все постичь, все заменить в своем сердце. Две-три минуты, пока она неслышно двигалась от того места, где их увидела, до той комнаты, где они притаились. Открыв потихоньку дверь, она вошла в квартиру. Но Валентин и Галка услышали и отскочили друг от друга.

— Это ты, мазер? — слишком бодро спросил Валентин. Приемная мать сейчас показалась ему чернее и старее, чем он нашел ее вчера при первой встрече. На него смотрели другие, совсем не ее глаза. Валентин понял, что сейчас же необходимо ей объяснить, что все это ерунда, что никаких серьезных видов на Галку у него не может быть и что ничего не нужно говорить Васе. Все это натворила необычайная азиатская ночь, полный беспокойства воздух, белеющие в темноте цветы на деревьях. Но Валентин смог только пошевелить губами.

И Полина не стала ждать его объяснений. Тихой поступью она подошла к приемному сыну вплотную и ударила его, которого за двадцать лет не тронула пальцем, со всего маху по белой, шелковой щеке.

…На объяснение сил у нее не было. Поэтому утром Полина положила возле спящего Валентина пятьдесят рублей. Ей уже надо было уходить, но ей хотелось убедиться, что он уедет.

Валентин открыл глаза, увидел деньги, понял и молча стал одеваться. Полина на него не смотрела. Тогда он вдруг сказал ей в спину:

— А что, мне до аэродрома и там, по Москве, пешком идти?..

Она торопливо достала еще десятку и поспешно, почти бегом вышла из комнаты. Но ей предстояло еще испытание — пройти мимо Галки, а та тоже не спала. И Полина не разобрала, чего больше у нее в глазах — тревоги или досады. Смущения, во всяком случае, не было. Полина невольно приостановилась. Неужели кто-то поверит, что возле этой Галки когда-то лежало дитя?.. Душа у Полины рыдала от обиды и несправедливости.

В это время кашлянул за стенкой Валентин, и Полина сказала шепотом, но достаточно твердо:

— Вы бы вставали и одевались. Хватит уж…

Галка покорно потянулась за платьем. Из-под одеяла свесились ее маленькие голые ноги в чуть заметных каштановых волосках.

Полина подождала, пока она оделась, потом закрыла за собой дверь. С полминуты она еще постояла на лестнице, прислушиваясь. Потом быстро ушла.

В это утро Галка не стала обливаться холодной водой. Она сидела тихо и ждала, пока появится Валентин. Он вышел, совсем одетый, и, ни словом не вспоминая о том, что было вчера, спросил, когда отходит автобус.

Галка не знала этого точно. Ей было очень жалко себя…

— Тебя проводить? — нерешительно предложила она.

— Да нет, пожалуй, не стоит.

— Твоя мать просто дура! — уже сквозь слезы сказала Галка.

— А она, собственно говоря, мне и не мать…

И все же Галка пошла с Валентином до автобусной станции. Там было пыльно, грязно и нудно. Несколько старух-таджичек в белых длинных платках-накидках сидели кружком и тоже ждали автобуса, чтобы ехать в соседний кишлак на чьи-то похороны. Они с любопытством обратили к Галке и Валентину свои коричневые добрые лица.