Ахто Леви - Посредине пути

Она давно перестала меня стесняться, и я отношусь к ней так же, как к воробью на подоконнике. Порою бегает по квартире в таких экстравагантных одеяниях, что и не сказать: какие-то рейтузы-трубочки, вытянутые на коленках, на ногах длиннющие (папины) шлепанцы, короткая архимодная вязаная кофточка, волосы растрепаны (подстригаю ее обычно я), старомодные круглые очки; прыгает, как бесенок. Ее укусила собака, Таймо отделалась легким испугом… пока, пострадал рукав пальто, царапнуло руку. Потом на Деревянном мосту на нее напали два подростка, повалили, вырвали сумку и убежали.

— А в сумке ничего не было, денег двадцать пять рублей, записная книжка, открытки новогодние, ножницы, носовых платков сопливых несколько, ах-ах-ха… пустяки.

Таймо даже довольна: «ребятишкам» досталось мало.

— Ты в милицию заявила?

— Нет, — Таймо отмахнулась. — Что милиция сделает, разве их найдешь?

— Неверно, — объясняю я Старой Даме ситуацию. — Конечно, могут и не найти, но надо, чтобы знали, чтобы это было зарегистрировано, потому что… «Если никто не звонит, значит, никто не приходил…» Так ведь?

Она уже не помнит свое кредо.

— Эти гаврики наверняка еще попробуют кого-нибудь обобрать, а то и убьют, а ты… выходит, их укрываешь.

Таймо, когда понимает, что неправа, слушать не любит. Она включает по-детски «глушитель»: «та-та-ра-ра». Она глушит мои слова, словно я — «голос Америки». Ведь по ее логике, если она моих обвинений не слышит, их нет.

— А еще что-нибудь случилось, Таймо?

Глушитель сразу отключается.

— Еще сосед помер… тот, за стеной, который все за тобой шпионил. А его жену, которая лишилась речи, забрала дочь. А та старушка, внизу, сломала ногу, лежит в больнице, я и осталась одна, как на острове.

Что и сказать, событий — хоть отбавляй. Не повезло старику: так меня и не увидел.

Таймо прячется от одиночества на работе, где она может поговорить с живыми людьми, ее знают и ждут те, кому она носит почту, приглашают на чашечку кофе, рассказывают о своей жизни. Нередко тоже одинокие встречаются, кому она пенсию приносит. Опять же собаки… А не будь этого, очень нужно пожилой женщине таскаться с тяжеленной почтовой сумкой по заснеженным улицам, сугробам, заниматься «альпинизмом» по крутым подъемам; вечером едва ноги волочит, плечи болят, и она стонет: «До чего же я устала сегодня, ой, как устала!»

Я ей массажирую плечи, а она не перестает рассказывать о том, как ей маленький «цыпленок», то есть мальчик, сказал спасибо за конфету, а она шла по городу и, чтобы не смеяться над ним громко, нарочно кашляла, а то подумают встречные, что она «того»… Что же ее так рассмешило? Я и не уловил. Как? Брат в Канаде перешел из пекарни на другую работу — сторожем? Чтобы было легче? У него красивая униформа, такая же, как у Таймо. Ах, остались они там совсем одни, то есть брат со своей женой, потому что их дети поженились, — это я понял.

Везде все дети разбегаются. У брата Таймо в Канаде семеро разбежались. Моя мама осталась одна в Швеции, ее тоже забросили дочь и сын, она бабушка малоподвижная, в ней уже нет нужды, внучата выросли. А здесь, у нас, сколько родителей лишь мечтают о том, чтобы повидать иногда сыновей или дочерей…

Да, у нас с Таймо все поочередно: то она меня обстирывала и латала, когда приползал я к ней побитый, теперь же наоборот. То она мне больные ноги массажировала, теперь я — ее зудящие от тяжелых ремней почтовой сумки плечи.

Но сколько может Таймо спасаться от одиночества в работе?

Пока есть здоровье, пока есть силы. А когда их не будет, что тогда? Она сломала палец, и я приехал из Москвы ей помочь. А если бы она ногу сломала и не смогла бы мне позвонить? У нее есть в республике родственники, но пока ее письмо до них дойдет… Да и у всех у них своя жизнь, переполненная заботами. Один из наиболее трудолюбивых и реалистично мыслящих эстонских писателей написал книгу, которая Таймо очень нравится: «Старый мужчина хочет домой». О человеке, лишившемся своего дома и умершем в доме престарелых от тоски. Таймо мне его напоминает.

Тоже хочется ей, чтобы была своя крыша, хотя жилье ее уже не соответствует нормальным представлениям о жилище. А перспектив на улучшение у нее никаких. Чего стоило мне добиться, чтобы ей хоть уборную отремонтировали!.. Для этого пришлось взять книгу, в которой напечатано, что Густав Матто и Таймо отдали две тысячи книг в библиотеки Нарвы и Тарту, немало ценностей, даже изделия из золота и серебра, которые стали достоянием музеев, — отдали обществу, когда жили сами в бедности. Теперь же общество не то что жилье — уборную не в состоянии человеку в порядок привести. Кое-как, конечно, сделали, но…