Анатолий Голубев - Мир без милосердия

«Ему жаль своего офицера... А что делать, когда ты знал близко почти всех погибших, когда со многими из них ты провел рядом не один час?..»

Подошел Тони.

— Я связывался с лорд-мэром Манчестера. Он потрясен. Он уже знает о трагедии. И знают семьи... К нему все время звонят. Он держит у телефона специального человека. Здесь журналисты пронюхали о разговоре, который якобы состоялся между контрольной вышкой аэродрома и пилотом перед роковой попыткой взлета. Но представитель БЕА категорически запретил сообщать прессе какие-либо подробности. Мне не удалось узнать ничего особенного. Судя по всему, БЕА отделается легким испугом и выплатой страховых полисов.

— Вам плохо? Простите, что я вас побеспокоила.

Над ним склонилась стюардесса.

— Нет, ничего. — Дональд с трудом очнулся от воспоминаний.

Мюнхенская катастрофа, которую он уже столько раз мысленно переживал за эти три года, продолжала стоять перед глазами.

— Я чувствую себя вполне прилично. А мы еще летим?

— Да. — Стюардесса не могла понять скрытой иронии. Она улыбалась с профессиональным спокойствием, пока он внимательно осматривал ее.

— Ну, раз летим, тогда рюмочку коньяка. Если вас не затруднит.

Подавая коньяк, она сказала:

— Через час будем на месте.

— Возможно...

Но и на этот раз стюардесса не обратила внимания на мрачный подтекст.

— Вы давно летаете? — спросил Дональд, с удовольствием поглядывая на миловидную блондинку, которой очень шла темно-синяя с серебряными крыльями на рукавах форма.

— Два месяца, — зардевшись, ответила она.

«Немного. В таком случае что ты можешь знать! Ведь в школе стюардесс вряд ли рассказывают о погибших самолетах. Впрочем, какие-то инструкции на случай аварии им дают».

Остаток пути он пытался думать о встрече с Барбарой. Но мысли его невольно возвращались к мюнхенской катастрофе и к предстоящему, судя по всему, процессу. Он взял из кармана кресла первую попавшуюся газету. Пошелестел и бросил — читать не хотелось. Окинул взглядом пустой самолет.

«Пустой самолет... Пустой самолет? Ах, да!»

Вспомнил рассказ Джо Геста, бедного Джо, которого похоронили после Мюнхена...

Они встретились с Гестом в «Гадюшнике». Дональд до этого не был знаком с Джо, хотя много слышал о нем. У них была общая черта — оба не любили «Гадюшник» и редко бывали в этой журналистской таверне, где обычно собирались газетчики среднего калибра.

Своими сенсационными разоблачительными репортажами из гитлеровской Германии перед самой войной Гест скомпрометировал себя в глазах осторожных политиканов и вынужден был уйти из «Гардиан». Ему пришлось сменить несколько редакций. В последнее время он работал в «Дейли уоркер».

Дональду было абсолютно безразлично направление этой газеты. Он был далек от идеи установить на земле коммунистическое общество, и все идеологические споры проходили стороной, почти не касаясь его. Но он отдавал дань уважения ребятам, работавшим в «Дейли уоркер», которые в столь жестокой конкуренции с гораздо более богатыми редакциями, имеющими отличные журналистские кадры, неограниченные материальные и технические возможности, умудрялись так здорово вести газету. Когда «Дейли уоркер» впервые получила Большой приз за лучшую верстку среди английских газет, Роуз искренне порадовался за этих энергичных, смелых ребят, многих из которых он знал только по их материалам.

Одним из таких и был Джо. Он, пожалуй, слыл самым известным и талантливым журналистом, работавшим в коммунистической газете. Джо прекрасно разбирался в спорте и, как показала командировка в Германию, неплохо в политике. Во всяком случае, перед войной репортажи из Берлина наделали много шума в английской печати.

В тот вечер, когда они впервые встретились в «Гадюшнике», Гест неожиданно разговорился. Он рассказал, хотя делал это обычно неохотно, о создании своей блестящей книги политических памфлетов «Прежде чем забыть», вышедшей в 1943 году. В ней он поведал историю своей поездки в предвоенную нацистскую Германию на бой тяжеловесов немца Шмеллинга и южноафриканца Бена Фурда. Матч был обставлен со всей нацистской пышностью и пропагандистской истерией. Гест мог ограничиться передачей в «Гардиан» чисто спортивных репортажей, которые он честно писал в течение более чем двадцати лет, — о боксе, футболе, крикете и других видах спорта. Но он рассказал об атмосфере вокруг матча, об истинном лице нацистской Германии.