Анатолий Голубев: Мир без милосердия

И проникнуть в который больше всего на свете жаждет истинный болельщик. И он прав. Ибо происходящее в пределах состязательного времени готовится годами и повязано многими факторами, имеющими к спорту на первый взгляд порой лишь косвенное отношение. На самом деле действие человеческого тела и духа в период наивысшего напряжения, в момент спортивной борьбы, подготовлено всей жизнью человека, всем, что он накопил и пережил к этому моменту. А эта зависимость от всего, что сопровождает спортсмена сквозь его недолгую, полную риска жизнь в спортивном мире, очень важна для понимания спорта в целом.

Я люблю этот мир спорта. И свежий, росный запах зеленой травы на футбольном газоне во время утренней тренировки, и едкий, пьянящий запах клея для «однотрубок», плывущий вечерами в командном гараже, где механики готовят велосипеды к завтрашнему этапу. Я люблю людей, которые живут в нелегком мире спорта. И если порой критикую за что-то, то лишь для того, чтобы и они, и этот мир спорта стали чище и лучше.

У каждого человека свое восприятие мира, в том числе и спортивного. Сам я играл в футбол и в хоккей, и для меня, скажем, велосипедный спорт был чем-то второразрядным. С вершин футбольно-хоккейного снобизма он казался мне праздным катанием. И, только пройдя пять гонок, даже не в велосипедном седле, а в кресле водителя командной «технички», и посмотрев, каким трудом дается не только победа, но и само движение по трассе многодневки, проникся я особым уважением к людям в форме велогонщиков.

Вряд ли после всего сказанного выше надо объяснять, почему же тогда я назвал мир, который люблю, «миром без милосердия». Разве можно любить такой мир?! Можно и нужно. Хотя бы для того, чтобы сделать его прекраснее, чтобы в самой жесткой схватке милосердие, в широком смысле этого слова, озаряло спортивный небосвод. Подлинный спорт немыслим без высочайшей нравственности. Легко быть высоконравственным, когда от тебя ничего не требуется, когда тебе это ничего не стоит. А если каждый день, каждый час ты должен поверять максимальные усилия своей души и тела, свои успехи и поражения высочайшим словом «нравственность»?! Иначе нельзя, иначе спорт превратится в примитивные гладиаторские бои, ценность которых как зрелища и тем более средства воспитания весьма сомнительна.

И все-таки, каким бы ни был мир спорта — порочным или благостным, — мы всегда будем отдавать ему должное за то, что он помогает переоценивать многие кажущиеся стоящими жизненные ценности.

Мрачный вокзал метрополитена встретил Дональда ласковой прохладой. После зноя и суеты римских улиц холодок подземки освежал. Контролер-автомат с громким треском проштамповал билет, и Роуз протиснулся на платформу.

В поезде зажатый со всех сторон людьми, вцепившимися в мягкие кожаные поручни, Дональд впервые пожалел, что отправился на Лидо.

«Не стоило тащиться туда в воскресенье. На пляжах, наверно, столько людей, что к воде не проберешься. Да и какой, к дьяволу, отдых, если тебя так измотает за дорогу?! А что будет вечером, на обратном пути?!»

Дональд машинально ощупал задний карман брюк, где у него лежал абонемент.

«25 тысяч лир за право провести на песке одни сутки. Гм-м... Такой песок должен быть золотым».

Собственно, и на пляж он поехал скорее из любопытства, а не потому, что действительно устал. Вчера последний материал в Лондон он передал еще до полуночи и около двух часов просидел в баре, прежде чем отправиться спать. Марчелло, спортивный обозреватель газеты «Паэзе сера», прощаясь, протянул ему редакционный абонемент на самый дорогой пляж Лидо.

— Пойди отдохни! Ты славно потрудился в эти дни! На Лидо есть девочки. Обворожительные создания! Только не обожгись — они стоят миллионы лир! Лучше выбери себе какую-нибудь красотку лет под сорок, и ты отлично сможешь повеселиться. В Риме это трудно сделать без машины. А у таких старушек всегда найдется четверка роскошных колес...

Тогда Дональд пожал плечами, не зная, воспользуется ли он любезным предложением Марчелло.

В переполненный автобус, который шел вдоль вытянувшихся плавной дугой белоснежных разнокалиберных отелей, он втиснулся с трудом. Поленившись идти пешком, Роуз обрек себя на десятиминутную баню. Вдобавок ко всему он не смог вовремя пробиться к двери.

Читать дальше