Чингиз Айтматов - Плаха

– Ради бога, повесь на место, – строго сказала Гулюмкан. – Бостон никому не позволяет притрагиваться к этому ружью. Он не любит, когда трогают его ружье.

– А ты сама без него не можешь распорядиться ружьем? – мрачно усмехнулся Базарбай, живо представляя себе, как бы он притиснул эту бабу, представься ему удобный случай.

– Да ты что! Приедет Бостон и увидит, что нет ружья, зачем мне это… К тому же я и не знаю, где патроны. Бостон их сам где-то прячет. Ни одного патрона никому не дает.

Базарбай мысленно обругал Бостона по-черному; костерил и себя: разве не знал он, какой занудный скупердяй этот самый Бостон, и жена его, оказывается, ничуть не лучше; чуть было не сказал ей. мол, подавись ты этим ружьем, но тут Рыскул выручил его, разрядил, что называется, обстановку:

– Зря беспокоишься, Базаке. Мы с Маратом проводим тебя верхами, если хочешь, с ружьями до самого дома, – заверил он, смеясь. – Времени у нас навалом, вся ночь впереди, а это ружье ты и в самом деле лучше не трожь, повесъ на место. Тебе ли не знать: Бостон он и есть Бостон, он порядок любит!

Они собрались уже выходить, но Рыскул вынужден был задержаться еще на пару минут – успокоить Бостонова малыша: Кенджеш задал ревака, зачем, мол, дядя побросал волчат в мешок и куда их уносит. Малыш вертелся, вырывался из объятий матери, требовал вернуть полюбившихся ему зверят…

А когда выехали со двора, недоучившийся студент Марат завел рассказ про один потешный случай, который, как он полагал, мог развеселить попутчиков:

– Недавно в районе у нас был скандал на весь мир – кишки надорвешь! Не слыхал, Базаке?

– Да нет, не слыхал, – признался Базарбай.

– Нет, в самом деле скандал на весь мир. Клянусь!

– Давай, давай, студент! – подначил его Рыскул, понукая каблуками коня.

– Звонит, значит, один областной начальник редактору нашей районной газеты. Почему, говорит, у вас на страницах газеты «Заря социализма» идет пропаганда капиталистической Америки? А редактор – мы с ним когда-то вместе учились, трус и подхалим каких мало – от таких слов даже заикаться начал. «М-мы об Америке н-ничего н-не п-писали! Из-звините, к-какая т-та-к-кая п-про-пропаганда?» А тот ему: «Как не писали? А это что за заголовок черным по белому: „Бостон зовет нас за собой?“ – „Так это же наш передовой чабан Бостон Уркунчиев, о нем, о его работе написано“. – „Это ясно, что о нем писали, но многие читают в газетах только заголовки“. Ха-ха-ха! Вот это номер, а! Здорово? „Так как же быть?“ – спрашивает редактор. А начальник ему: „Прикажите передовику изменить имя“.

– Постой, – перебил Базарбай, – а что в Америке тоже есть свой Бостон?

– Да нет же, – веселился Марат. – Бостон – это город в Америке, один из главных городов, разве что чуть меньше Нью-Йорка, а у нас бостон – серая шуба. Бос – серая, тон – шуба. Теперь ясно?

– Тьфу ты, черт побери! И правда! – согласился Базарбай, сожалея, что все это дело яйца выеденного не стоит и потому нанести никакого вреда Бостону не может. – Так оно и есть. Бостон – серая шуба…

В тот час ночь накрыла своим звездным покровом все – и горы, и небо, и озеро вдали, чья могучая горбатящаяся спина еле угадывалась в темноте. И трое всадников, балагуря, ехали к Таману и не подозревали, что той ночью завязались крепким – не распутаешь – узлом тяжкие судьбы… И вот уже все тише и невнятней доносились и их речи, и цокот копыт по камням… Остался позади привычный стук Бостонова движка, свет от него выхватывал из тьмы, окутавшей горную сторону, небольшой круг чабанского жилья и преддворья. А где-то неподалеку таились волки…

Гулюмкан с большим трудом уговорами и ласками удалось уложить малыша спать, сама она не ложилась – ждала мужа. Он вот-вот должен был вернуться. И когда на дворе дружно взлаяли собаки, она, накинув нa плечи теплую шаль, прильнула к окну. Прорезая тьму горящими фарами, директорский «газик» развернулся возле большой кошары, где держали овцематок. Гулюмкан видела, как вылез из кабины Бостон, как, попрощавшись, хлопнул дверцей и как машина, круто развернувшись, укатила обратно. Гулюмкан знала, что муж не сразу придет домой. В таких случаях он сначала обходил овечьи загоны и сараи, заглядывал под сенной нанес, расспрашивал ночника Кудурмата как и что, как день прошел, не было ли падежа, выкидышей, не народились ли ягнята…

Растапливая плиту заранее приготовленными для этой цели дровами, чтобы встретить мужа горячей – с пылу с жару – едой и хорошим чаем, без которого Бостону жизнь была не в жизнь, Гулюмкан прислушивалась, когда зазвучат мужнины шаги на пороге, и заранее радовалась, представляя, как маленький Кенджеш заворочается в теплой постели, зачмокает губами от прикосновения холодных с морозца усов отца. Обычно Бостон сам укладывал малыша, перед этим долго возился с ним, а бывало, и сам купал его в корыте, предварительно хорошо истопив дом и закрыв все двери и окна. Соседи считали, что Бостон стал к старости слишком чадолюбив – прежде он не был таким, прежде он работу любил больше, чем детей, те, старшие его дети уже сами родители, у них своя жизнь. Они бывают только наездами, а последыш всегда самый сладкий, и любят его больше всего. Все это так, но кому как не ей, Гулюмкан, понятна истинная и горькая причина привязанности Бостона к малышу Кенджешу. Ведь никогда не думали они – ни он, ни она, – что доведется им стать мужем и женой и что народится у них сын: ведь если б не погиб ее прежний муж Эрназар на перевале и если б не умерла вслед затем первая жена Бостона Арзыгуль, никогда бы этому не бывать. Они стараются не вспоминать о былом, хотя и знают: наедине каждый из них думает о прошлом… А малыш – это то общее, связывающее их, что досталось им слишком дорогой ценой. Ведь путь на перевал прокладывал Бостон, и помощник его Эрназар погиб у него на глазах, остался там, на дне глубокой расщелины… Только малыш мог заполнить ту брешь в его душе, ибо издавна сказано – лишь рождение может возместить смерть.