И теперь этот отъявленный враг социализма и прогресса посчитал выгодным для себя и церкви принять в своих владениях русских партизан. Значит, прав секретарь комитета Римской провинции: в мире и впрямь происходят огромные перемены.
Партизаны — из уважения к вековым традициям страны — при входе в храм обнажили головы. Они оказались под сводом, уходящим в высоту на сорок пять метров. Мощные ряды колонн, позолота, мозаика…
Осмотоелись партизаны. Кое-кто покачал головой, другой поскреб себе затылок, а всеведущий Сережа Логунов зашептал:
— Собор Святого Петра считается восьмым чудом света и…
— А ты не знаешь, во сколько обошлось народу твое восьмое чудо? — сердито перебил его Ишутин.
— Тсс…
В глубине храма появился папа, сопровождаемый двумя кардиналами в огненно-красных мантиях. Пий XII оказался высоким, худощавым старцем с согбенной спиной и задранными кверху плечами. Нос сухой и острый, губы тонкие, бескровные. Острый, слегка выдающийся вперед подбородок, крутой квадратный лоб и тусклые глаза, прячущиеся за толстыми стеклами очков. Длинные, узловатые пальцы едва не достают до колен…
Когда между партизанами и папой осталось около пятнадцати шагов, тот опустился в раззолоченное, обитое пурпурным бархатом кресло. В это время из его подагрических, непослушных пальцев выскользнули четки. Один из кардиналов нагнулся и подал их папе.
Справившись с мгновенным замешательством, папа внимательно оглядел — с первого до последнего — молодых, загоревших на солнце парней. Всматриваясь в их задубевшую кожу, в потрескавшиеся руки, свидетельствовавшие о том, что эти люди зиму и лето, дни и ночи проводили под открытым небом, папа наконец заговорил. Голосом слабым, болезненным он спросил:
— Какими путями вы очутились в Италии?
Вперед вышли Колесников и Флейшин, который переводил вопросы и ответы.
— Не по собственному, конечно, желанию, ваше святейшество.
Щека у папы задергалась.
— А когда вы бежали из тюрьмы?
— Часть людей еще в октябре тысяча девятьсот сорок третьего года.
Пауза. Пий XII, что-то подсчитывая, морщит пепельно-синие губы.
— О, вот как!.. Но ведь тогда положение на фронтах — ни здесь, в Италии, ни в России — не было для вас благоприятным. На кого же вы рассчитывали, решившись на опасный для жизни вашей побег?
— В первую очередь на себя. И, конечно, на свободолюбивый итальянский народ, ваше святейшество.
По морщинистому лицу папы пробежала улыбка одобрения, но бесцветные глаза остались по-прежнему холодными. Он посмотрел на кардиналов и сказал:
— Выходит, что, отважившись на побег из тюрьмы, они заботились не о собственной жизни, а думали о борьбе с врагом и о победе. Браво, браво!.. — Затем Пий XII снова обратился к партизанам: — Русский народ — великий и героический народ. Браво! Я убежден, что русская армия скоро достигнет Берлина. А теперь скажите, что вы хотите дальше делать?
— Хотим скорее вернуться на родину и попасть на фронт.
На лице папы вновь мелькает тень улыбки.
— А вас много здесь?
— Много.
— Как вы добрались на эту сторону Тибра, в Ватикан?
— Пешком.
— О-о!.. Ведь от виллы Тан сюда путь неблизкий…
Пий XII что-то прошептал кардиналу, склонившемуся к нему, и поднялся. Служители принесли черную, полированную шкатулку. Папа сделал шага два вперед, достал из шкатулки четки и свой миниатюрный портрет. Отдал Колесникову и непроизвольно протянул руку для целования. Леонид, разумеется, не понял смысла его жеста, а папа удачно вышел из неловкого положения, пригласив подойти Таращенку поближе. Так он одарил и всех остальных партизан четками и изображениями собора Святого Петра и других католических святынь.
Обратный путь они проделали в огромных, комфортабельных автобусах, которые любезно предоставил им папа Пий XII. Они кружили по самым красивым улицам и площадям Рима. Смотрели во все глаза, делились впечатлениями, смеялись и пели.
…Ночью от раны, полученной в последнем бою под Монтеротондо, у Леонида поднялась температура. Утром вызвали машину и отправили его в Центральный госпиталь, где он провел целую неделю.
А в это время Антон с товарищами вдосталь нагляделись на Рим, побывали в Монтеротондо и Палестрине, навестили могилы, где остались лежать незабвенные однополчане. Часами сидели с друзьями-итальянцами. Москателли теперь стал еще шумливее и разговорчивее. Дуэлия изменилась. Пропала мальчишеская резвость. Она теперь и характером — тихая, задумчивая — очень походила на покойную Джулию.
Читать дальше