Владислав Леонов - Деревянное солнышко

Женька настороженно огляделся. Никто не смеялся над ним. Механизаторы возились возле своих тракторов, на длинной «курительной» скамейке сидел некурящий Иван Петров.

Рядом с выцветшим Иваном присел на минутку его румяный сын с пышными бакенбардами овсяного цвета. Сын этот ступал по земле чинно, а знакомясь, представлялся с солидностью: «Модест!» Однако народ посмеивался, называя его Модей либо Пузырем. Он и верно походил на пузырь: росту был невеликого, имел животик, сытые щеки и нос картошкой. К такому носу хоть еще пару бакенбардов приставь — ничего не получится, кроме хихиканья. В работе Модест толк знал. Он любил сеять да пахать вдумчиво и не носился по полю, как его родитель. Отличался механизатор внезапной, почти ребячьей обидчивостью: назовут Пузырем — надуется, запыхтит. Уживался он с людьми плохо, переменил не одно звено и наконец пришел к Бабкину. Здесь ему неожиданно понравилось: Модест оказался самым старшим, успел в свои двадцать три года и жениться и детей завести. Это давало ему право неторопливо рассуждать о трудностях воспитания, и его слушали не перебивая. Модест был очень доволен, ходил важный, в новом ватнике, в крепких стеганых штанах, из кармана торчали зеленые, только со склада рукавицы.

Иван Петров получил спецодежду вместе с сыном, но, как человек запасливый, припрятал ее пока и красовался в таком одеянии, какое и чучело постыдилось бы напялить на себя. Брюки на коленях разодрались, клочьями вылезала вата.

— Идет, деятель! — проворчал он, увидя Бабкина. — Не ценят у нас опытных.

— Ничего. Оботрутся, — сказал Модест.

Он выражался короткими, рублеными фразами, Иван же Петров, любитель узорчатой речи, ответил сыну такими словами:

— Разве они являются ведущей частью? И позаслуженней имеются.

— Точно, — отрубил Модест, и оба замолчали, потому что Бабкин подошел близко и мог услышать.

— Привет товарищу звеньевому! — с ехидством сказал Иван. — А Евгению особый привет!

— Здорово! — ответил Женька, плюхаясь рядом с ним на скамейку. — Что суров, Иван Петров?

Иван понял, что сейчас Женьку лучше не задевать. Он поспешно отвернул лицо — без бакенбардов, с редкой щетиной, но с таким же, как у Модеста, фамильным носом. Женька, однако, не унимался. Он проскакал глазками по дырам на его одежде, и молодой голос вознесся над тракторами, заглушая репродуктор:

— Ты что, по колючей проволоке елозил? Аль гуси тебя щипали?

— Ты не очень-то, — нахмурился Иван. — Помолчал бы.

— А мне сегодня не молчится! У меня аппетит на разговоры! — Женька решил доконать Ивана за вчерашнее.

Тот понял это и, вскочив, пошел к Бабкину. Сапоги у него так скособочились, что казалось, он идет на голенищах, Женька захохотал.

— Звеньевой! — засвистал Иван, подступая к Бабкину. — Уйми своего! Иль я до Громова дойду! До парткома доберусь.

Когда Ивана задевали за живое, он высказывался просто и понятно.

Бабкин посмотрел на Женьку. Тот забормотал, бегая глазками:

— А я чего, я ничего! Делать-то мне чего?

А дел у совхозных механизаторов и осенью и зимой по самую маковку.

Только Женьке хоть бы что! Смотрит, улыбается. Ни интереса в глазах, ни тревоги — пустота. Словно не на земле родился — на облаке, будто не крестьянский сын, а мотылек.

— Ветошь бери, поедем на заправку, — сказал Бабкин, подавив вздох.

— Мне думается, скоро мы не заправимся, — неопределенно высказался Иван Петров.

А сын его пояснил, опустив глаза:

— Вики нету. Ушла.

— Опять? — неизвестно чему обрадовался Женька. — Ловка!

— Спокойно, товарищи! — убеждал механизаторов молоденький озабоченный инженер. — Заправщицу найдут! Через десять минут!

— Жди ее появления не ранее, чем завтра, — сказал Иван, а Модест согласно кивнул.

Женька потер руки:

— Наработались! Пойду пока с прессой ознакомлюсь! — и помчался галопом набираться ума.

Павлуня, осмелев при Бабкине, вдруг выступил из-за его спины и монотонно, без точек, запятых и прочих знаков препинания произнес:

— Безобразие это нельзя же так она же не первый раз нужно директору сказать...

— Во-во! — отозвался Иван Петров. — Сбегай, ежели ты такой очень сильно ретивый!

Павлуня ушел за Бабкина и больше не высказывался.

Звеньевой неторопливо двинулся в красный уголок. За ним нехотя подался Модест со своими баками и без головного убора — он до самых морозов хвалился пышными русыми кудрями. Побрел от нечего делать Иван Петров, позади всех потопал Павлуня.