Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

Завидев нас с Козловым, вошедших во двор милиции и направлявшихся к нему по выложенной кирпичом дорожке, Павлюк вскинул револьвер на руку, прицелился, сказал: «Кых — падай», дунул в ствол и подмигнул:

— Не бойсь, я сам дрожу!

Козлов (я — чуть позади) остановился перед самым крыльцом.

— А ты все такой же, Коля... — зачем-то снимая фуражку и приглаживая волосы, усмехнулся он. — Здравствуй.

— Вы кто такой, гражданин? — подозрительно глядя на пришельца снизу вверх, спросил Павлюк.

— Не узнаешь?

— Что-то не припомню. А ну, ну...

— Смотри внимательно.

И вдруг Павлюк, открыв и позабыв закрыть рот, стал медленно-медленно подниматься со ступенек, щуплый, в огромных синих галифе, отвисших на заду. Шаря около себя рукой, он нащупал барабан без патронов и, не сводя с Козлова выпученных глаз, на ощупь вставил барабан на место.

— Шомпол вытащи, — сказал Козлов.

— Петро? Лозовой!

— Он самый...

Павлюк тупо, как с похмелья, мотнул рыжей кудлатой головой, похожей на большой репейник, и сплюнул.

— Вот черт! Откуда ты?

— Оттуда...

Озадаченный Павлюк глянул на меня, потом, так ничего и не поняв, снова на Козлова.

— И ты тут ходишь? Свободно...

— Да вот, пришел...

— Ты ж в полиции служил! Гад! Убью-у-у! — закричал Павлюк и задрожал, как старый мотор у полуторки.

Козлов подождал, пока из Павлюка вышел воздух, и, отведя направленный на него револьвер (в стволе так и торчал шомпол), медленно опустился возле старого приятеля на ступеньку.

— Сядь, Коля...

Павлюк всхлипнул, как ребенок, вытер рукавом глаза и покорно сел.

— Но ты ж служил в полиции, служил! Объявлен розыск!

— Служил, — сказал Козлов. — Ну и что? А может, я выполнял секретное задание разведки, а? — и усмехнулся. — Вот только разведка этого не знала. Такая мелочь, Коля...

И Павлюк, уже успокоясь и придя в себя, тоже усмехнулся, ядовито, зло.

— Все шутишь, Петя...

— Шучу. А что делать?

— Я бы на твоем месте не шутил.

— На моем месте я бы тебе, Коля, не пожелал быть.

— Что и говорить! Твое место... Скажу прямо — дела твои, Петро, табак, сам понимаешь, в сорок четвертом полицаи у нас висели на базаре как селедки. Понял?

Вдруг Павлюк спохватился, натянул на голову фуражку и стал поспешно собирать наган. Выдернул из ствола шомпол. Козлов поискал глазами около себя и медленно протянул ему на ладони патрон...

— Брось выламываться! — вскипел тот, отбросив его руку. — Нужен ты мне! Руки пачкать...

Патрон покатился по ступенькам. Павлюк догнал его, накрыл ладонью как жука и, подняв, сунул в барабан. Он снова уселся и, поджав губы, стал запихивать остальные патроны в гнезда.

— Дай закурить, — попросил Козлов.

Павлюк немного подумал и отложил наган. Вытер о штаны руки.

— А чего ж не закурить? Закурить можно, — доставая папиросы, с какой-то застарелой обидой стал разглядывать он Козлова. — Ордена нацепил, ишь ты! Свои или занял где?

— Свои. Я ведь, Коля, Берлин брал. Вот какое дело.

— Как же это? Говорили, с немцами ушел?

— Выходит, не с немцами.

— Ясно. Думаешь — учтут?

— А как же? Думаю.

— Какой же ты молодец, Петя, за всех повоевал! Это же уметь надо. Ладно, там разберутся, — рассудил Павлюк. — Там поумнее нас сидят. Но лучше бы тебе погибнуть, Петя...

— Так это же, Коля, легко сказать...

— А что? Такой герой был, говорун и — на тебе, так жидко обделался: полицай!

Козлов отвернулся. И сам Павлюк, словно испугавшись этого страшного — «полицай», умолк, но, видно, давняя обида жгла его, и он через минуту снова начал:

— А ты помнишь, как смеялся надо мной, когда я с вышки побоялся прыгать, с десяти метров? Помнишь? Ну, побоялся и побоялся, не всякий прыгнет с такой высоты в воду. Так зачем же меня позорить было на весь город? Перед девчатами? А видишь, как оно дело обернулось. Павлюк — дурень, Павлюк — макуха, Павлюк — на рубль зараза... Ты ж меня за человека не считал. А теперь вот.

И Павлюк уже беззлобно, с каким-то детским страхом посмотрел на приятеля.

— Что ж ты наделал, паразит? Молчишь? Молчи.

Козлов в который раз зажег спичку, но так и не прикурил. Потом он увидел меня, долго смотрел, словно соображая, кто я и зачем здесь стою. Спичка обожгла ему пальцы. Он сказал:

— Иди, земляк, домой, спасибо. Я уже пришел...

— Что мне теперь с тобой делать? — жалобно спросил Павлюк. — Разве тебе в милицию надо?

— А куда?

— Туда! — передразнил Павлюк.

Я ушел, оставив их сидящими на ступеньках: Павлюк горячился, размахивал руками, а Козлов изредка кивал, слушая его, и, задрав голову, глядел на небо, усыпанное к морозу чистыми, холодными звездами.