Прыжок за рулевую баранку. Вздох отпускаемых воздушных тормозов. Взревел мотор, отъехал первый самосвал. Подъехал второй.
Росчерк стрелы вправо. «Буйволиное» движение ковша — рогами вперед. Полет стрелы влево. Удар кусков породы о днище кузова. И еще удар. И еще. И еще… О-отъезжай!
Третья машина. Мотается стрела между карьером и кузовом, болтается в воздухе ковш, скрежещут шестеренки, звенят тросы, рычат рычаги, звякают педали… Четвертая машина! Пятая, шестая…
Мячев работал как виртуоз. Ни одного лишнего движения. Прямая спина. Уверенные руки. Быстрые ноги. И бесстрастное, неподвижно застывшее лицо.
Он словно слился с машиной. Сросся с ней головой, руками, ногами. Он как бы помогал ей делать тяжелую, «слоновью» работу. Посылал в ее железное нутро свои человеческие эмоции и страсти.
И машина отвечала человеку тем же. Послушно подчинялась во всем. Служила всей мощью своих мускулов, всей энергией своих механизмов.
Через десять минут наблюдая за Мячевым, Тимофей и Пашка поняли, что видят перед собой величайшего артиста своего дела, человека, доведшего мастерство до высочайших вершин искусства. Мячев не просто работал. Не только набирал в ковш и грузил в кузова самосвалов горную породу. Он вдохновенно творил свой труд.
Экскаватор не знал ни одной секунды покоя. Он был в постоянном движении — еще только заканчивал ковш подгребать породу, а стрела уже начинала движение в сторону кузова самосвала. Еще не успевал последний кусок породы долететь из ковша до кузова, а стрела уже начинала обратное движение в сторону забоя. Ковш «отряхивался» на лету, и без всяких остановок наматывались тросы на вороты лебедок, и механизмы, «не переводя дыхания», изготавливались к новому гребку и повороту. И все это происходило непрерывно, бесперебойно, безошибочно, ювелирно. («Хороший экскаваторщик может ковшом спичечную коробку с земли поднять и даже букет цветов на подоконник любимой девушке положить», — вспомнилась Пашке Пахомову фраза, сказанная Мячевым, когда они шли перед началом смены по городу.)
…Когда Мячев нес ковш с породой к кузову очередного самосвала, перед экскаватором в морозной дымке, окрашенной свечением голубовато-фиолетовых прожекторных лучей и кроваво-красных автомобильных стоп-сигналов, возникли две фигуры в белых овчинных полушубках.
Мячев остановил машину.
— Где корреспонденты? — крикнул один из них.
Мячев вышел из кабины на палубу.
— Это за вами, — устало сказал Мячев. — В случае чего, валите все на меня. Скажите, что это я вас сюда притащил. Надо будет, звоните домой Гале. Я сменюсь а одиннадцать дня. Если с вами не разберутся до того времени, я подключусь и помогу.
Было уже четыре часа ночи. Пашка и Тимофей сидели на черном клеенчатом диване в большой холодной комнате с решетками на окнах. Напротив них за большим письменным столом расположился начальник охраны гидротехнического района Андрей Андреевич Кремнев (он сам представился «задержанным», полностью назвав свое имя, отчество и фамилию). Перед начальником охраны лежали на столе все пахомовские и головановские документы — паспорта, студенческие билеты, командировочное удостоверение. Внимательно прочитав их, Андрей Андреевич поднял голову.
— Скажите, — обратился он к Тимофею, — у вас есть какой-нибудь документ из МГУ о направлении вас именно в Куйбышев?
— Нет, такого документа у нас нет, — сказал Тимофей.
— Почему же вы поехали именно в Куйбышев?
— Это трудно объяснить, — вздохнул Тимофей. — Так получилось.
Кремнев снял телефонную трубку.
— Прошу Москву, — сказал он. — Москва?.. Прошу установить личности…
Он назвал себя, свою должность, а потом начал диктовать содержание паспортов.
Прошло минут десять. Зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Кремнев, снимая трубку. — Так, так, так… Студенты? Спасибо.
Он положил трубку.
— Москва подтверждает ваши документы. Теперь наведем справки в области.
Кремнев позвонил в Куйбышев.
— Алло, райотдел? Кремнев из Жигулевска беспокоит. У вас на территории проживает Прусаков Петр Петрович, журналист, сотрудник областной газеты. Очень прошу найти его адрес через городскую справочную и доставить к вам для телефонного разговора со мной… К сожалению, у него нет домашнего телефона.
— Пока будут ходить за Прусаковым, — сказал Андрей Андреевич, — можете прилечь на диване или вот на этих стульях. Вода в графине, туалет в коридоре направо. Я буду в соседней комнате.
Читать дальше