Анатолий Кузнецов: Рассказы

— Садись!

Мы вскочили на заднее сиденье, и еще не захлопнули как следует дверь, а машина уже была под мостом. Молодой водитель, цыганской наружности, злобно рвал и не тормозил на поворотах. Маска всем корпусом повернулась к нам, пугая близостью мертвенного лица:

— Извините, за нами, кажется, следит патрульная ракушка. Нет, свернула, слава Богу… Я работаю в машине. Или на дому у клиента. Своего дома у меня нет.

— О'кэй, ко мне на хату, шеф, на Маяковскую, — бодро сказал Андрей; маска тотчас уточнила:

— По десять рублей с каждого, итого двадцать; далее шоферу пять и оплата счетчика.

— На счетчике восемь рублей, — ахнул Андрей. — Накатала!..

— Зато я делаю все.

— О'кэй, тогда сотри живопись с лица, с этого «все» и начнем.

— Нет. Сначала деньги вперед.

— Конечно, конечно, — Андрей поспешно полез за бумажником. — Двадцать рэ, за двоих. Шеф, а это ваши, прошу.

Шофер, не глядя, взял пятнадцать рублей двумя пальцами, сунул в нагрудный карман. Женщина тщательно спрятала деньги в сумку, вынула пачку салфеток и принялась вытирать лицо.

— У меня есть водка, — сообщил шофер. — Тут под сиденьем три бутылки, отдам по шесть рублей.

— Спасибо. У нас дома своя.

Это его окончательно взбесило, он зашвырял машину и догнал до площади Маяковского в молчании за несколько минут.

В квартире, при ярком электрическом свете, без краски, она оказалась обыкновенной, даже, я бы сказал, весьма ординарной немолодой женщиной, с морщинами, дряблой кожей, с бурыми кругами под глазами. Похоже, была очень усталая.

Стараясь поскорее разрядить неловкость первой минуты, Андрей поспешил выставить коньяк, закуски.

— Как тебя зовут?

— Люда.

— Садись, Люда, да выпей.

— Вы меня извините, — сказала она. — Я очень прошу меня извинить. Я не могу пить. Однако, если позволите, я закурю.

— Конечно, конечно! — Андрей проворно подвинул сигареты и пепельницу. — Тогда мы выпьем сами. А то бы ты… за компанию?

— Нет, я вас подожду, заряжайтесь, я подожду.

— Ну, что ж так?

— Извините, мне нельзя, у меня крайне больны почки. Не обращайте внимания.

При ее безучастном присутствии питье и еда не шли, тем более что вечер мы убили в ресторане, заказывая, как обычно, горы, не в силах поглотить, лишь ковыряя да свиняча, что считает долгом делать каждый, коль кутит в московском ресторане. Андрей принялся упрашивать:

— Ну проглоти ты что-нибудь, что ли, для приличия.

— Отстаньте. Мне уже раздеваться или будете еще пить?

— Погоди. Без спешки. У нас вагон времени.

Она закончила одну сигарету, без передышки прикурила от нее следующую. Равнодушным взглядом окинула стены.

— Если можно, не заставляйте меня делать стриптиз на столе, ненавижу, все партийные скобари непременно требуют стриптиза, начитались о Западе, а сами в жизни не видели, и требуют от своих советских проституток: лезь на стол и изображай. Я уже стара, у меня венозные узлы, малопривлекательное зрелище. Со мной лучше в темноте. Поверьте, не надо стриптиза.

— Мы не собирались… — пробормотал Андрей.

— Благодарю вас. Это была единственная просьба, в остальном — как я сказала, делаю все.

— Вы чувствуйте себя как дома, — несколько смущенно сказал Андрей. — Вы зачем так много курите? Хотите минеральной воды? Вот орехи, конфеты… чем богаты… здесь есть пластинки, может, тихонько пустим музыку?

Ее передернула судорога, но она тут же улыбнулась.

— Уж эти интеллектуалы, желают не только тело, но еще нужна обстановка, душевность. У меня нет душевности, ребята, нет у самой, нет в продаже. Простите. У меня злой язык. Вы ко мне добры, а я…

— Видно: вы очень взвинчены, — сказал я. — Может, лучше всего вам было бы сейчас элементарно отдохнуть?

— О-о, нет! Растягивать, рассусоливать. Мне утром на поезд, там отдохну. Давайте работать. Я раздеваюсь.

— Вы в самом деле взвинчены. Бросьте! — сказал Андрей. — Наплюйте на все, примите ванну, поспите до утра. Вполне серьезно. Мы же не озверевшие от сексуального голода партийные скобари или негры из института Лумумбы. Мы все это просто так, от нечего делать. Я предлагаю: давайте завалимся спать, на пару часов забудем, к черту, всю эту жизнь.

— Но… вы заплатили?

— Вот именно, ваша совесть чиста, считайте, что сеанс состоялся, все в порядке. Людмила, я пойду постелю вам в той комнате. Мы ляжем здесь.

— Ах, ах, какое благородство, — насмешливо сказала она. — Будь на моем месте молодая, не корчили бы из себя святых. Я не могу спать, у меня какое-то нервное истощение, почти не сплю.