Василий Шаталов - О дереве судят по плодам

— Ты что-то не весел. У тебя неприятности?

— Да нет… ничего особенного.

— Ну, как же ничего? Ведь я же вижу…

— Да ничего ты не видишь. Давай-ка лучше ужинать, — миролюбиво и немного грустно предлагал Бегенч.

— Пока не скажешь, ужина не получишь, — улыбалась Наргуль, бегая из кухни в столовую и обратно. — Говори чем расстроен?

— Ну, вот заладила… чем да чем, — делая вид, что сердится, говорил Бегенч. — А мне по штату положено огорчаться. Да. По штату. И ты тут вовсе ни при чем.

— Как это ни при чем? — сердилась жена. — Разве мы — не единое целое? Разве я тебе чужая?

— Вот поэтому, Наргуль, я и не хочу, чтобы ты печалилась. Хватит меня одного.

— Нет, ты сперва расскажи, все как было, — настаивала Наргуль. — Все-таки когда мы тяжесть твою поделим пополам, тебе легче станет. Вот увидишь.

Посопротивлявшись еще немного, Бегенч рассказывал о неприятном случае и ждал, что скажет жена. Ждал и улыбался, потому что заранее знал все, что скажет она.

— Ах, милый! Да это же пустяки, — обычно говорила Наргуль. — Понимаешь? Пус-тя-ки! — И ласково заглядывала мужу в глаза. — Ты явно преувеличил свою обиду и только поэтому придаешь ей такое большое значение.

В другой раз разобравшись в рассказанном случае, она говорила, опять с той же женской хитростью, чтобы уменьшить впечатление от обиды, что во всем он виноват сам. И поэтому особенно глупо носить в сердце на кого-то обиду. Проходило несколько минут, и Бегенч снова обретал душевное равновесие, светлел лицом, улыбался.

Иногда во время ужина Бегенч надолго замолкал, размышляя о жене, о ее трудолюбии и вообще о ее роли в его нелегкой, суматошной судьбе. Его всегда удивляло, как она быстро и ловко может его успокоить, отвлечь от печальных дум, нанесенной ему обиды, погасить ее, смягчить. «Лекарь моей души», — не раз думал он с чувством нежной благодарности и радовался: точнее не назовешь. «Ну, что бы я делал без нее, без этой доброй и преданной женщины! Дня не прожил бы, наверно! Ведь только ее заботами и живу и работаю с полной силой. А что такое мужчина без чуткой и нежной женщины, одинокий мужчина? Факел без огня! — мысленно отвечал себе. — А если проще, то — это жалкое, совершенно несчастное, запущенное существо».

Бегенчу казалось — и это очень радовало его — что легкий уравновешенный характер жены почти такой же, как его собственный, и то, что сердце Наргуль, вечно полное доброты и ласки, не знает ни печали, ни озлобления. Еще не было случая, чтобы она рассердилась на него, крикнула, возмутилась или выразила недовольство.

Вот так они и жили многие годы, в добром согласии, легко и дружно.

Но этот мир был нарушен.

Однажды ночью, вернувшись домой, Бегенч не встретил на лице жены ни знакомой радости, ни приветливой улыбки. Правда, как всегда, Наргуль быстро накрыла стол и, не подымая глаз, села напротив мужа. Есть не стала, пила только чай.

Сумрачный вид жены, ее поведение встревожили Оракова.

— В чем дело? Не обидел ли кто тебя? — участливо спросил Бегенч.

Наргуль долго не отвечала.

— Ну что же ты молчишь? Назови мне обидчика, — настаивал муж.

— Назвать обидчика?.. Это ты меня обидел. Да, да, да — ты! — глухо, со слезами в голосе сказала Наргуль и боком повернулась к столу, прикладывая кончик красного головного платка к уголкам глаз.

— Вот как! — удивился Бегенч. — Каким же образом? — Ведь меня так долго не бывает дома…

— Почему ты себя не бережешь? — снова поворачиваясь лицом к Бегенчу, произнесла Наргуль. — Работаешь, как вол, день и ночь, день и ночь. Разве можно так?..

Женщина помолчала немного, как бы ожидая, что скажет муж. Но он ничего не сказал. Он так был подавлен, удручен расстроенным видом жены, что не знал, что ему предпринять.

— И обо мне ты не думаешь, — продолжала Наргуль. — Разве ты не видишь, что я с утра до ночи кручусь по дому, жду твоего приезда и все на часы смотрю, прислушиваюсь к каждому шороху на улице, до часу, до двух спать не ложусь. Пойми, я устала. Я не могу так больше. Не могу!..

И, закрыв лицо руками, она горько зарыдала.

Ораков долго сидел с поникшей головой. Долго молчал. Потом, когда жена немного успокоилась, сказал:

— Ты права, конечно. Я действительно много работаю. Да и ты без дела не сидишь. Но я всегда считал, что пока есть силы, здоровье и цель, надо их тратить не жалея. Для этого они и даны. Если не истратишь, с годами исчезнут сами.

— Все это верно, — все еще сердясь на мужа, обиженным голосом произнесла Наргуль. — Но разве ты не видишь, что ты уже не молод, а работаешь как в тридцать лет? Да и меня пора уже пожалеть, и у меня силы не те.