Он с досадой подумал, что не зря вслушивался в интонации голоса простоватого с виду парня, и ему пришла в голову мысль, что в каждом существует механизм большего или меньшего обмана окружающих, который помогает человеку обособить свою сущность от сущностей других людей, что это в натуре современного человека и надо с этим мириться, а любая игра выражает это свойство особенно.
Федор снова было зажмурился, но в красноватой темноте под закрытыми веками позиция на доске все не проявлялась, а виделась Алена, и так хотелось смотреть на нее въявь, что горло пересохло от этого желания.
— А обязательно так крепко жмуриться? Помогает? — услышал он, как голосом, готовым сорваться в смех, спросила Алена.
— Доску лучше вижу, — радуясь тому, что она к нему обратилась, ответил Федор и открыл глаза и отвести их от нее не мог.
И она на него смотрела.
— Ходите же! Что кота за хвост тянуть, — досадливо поторопил Анатолий Сергеевич.
Было неприятно на глазах Алены так глупо попасться в ловушку с человеком, играющим спиной к доске. Ему казалось, Алена разбирается в шахматах и радуется его проигрышу из-за всегдашней к нему неприязни. Было особенно обидно чувствовать это сегодня, в первый вечер в Москве. После всех волнений и унижений здесь, среди своих, хотелось видеть в каждом родного, сочувствующего человека. А в глазах этой повзрослевшей девушки он желал выглядеть мудрым, сильным и одновременно нежным человеком, но и неловко было желать как-то выглядеть в ее глазах… И потому ему показалось опрометчивым согласие, которое он дал Ирине, на то, чтобы Алена пожила у них.
Чувствуя, что невольное торжество его некстати, Федор поспешно, не восстанавливая мысленно позиции, назвал ход.
— Не в поддавки играем! — сердито сказал Чертков.
— Назад не перехаживаю, — досадуя за промах именно сейчас, при Алене, упрямо повторил Федор.
— Пусть будет гроссмейстерская ничья, — весело предложила Алена, считая, что Федор проигрывает. — Тем более что чай готов, а мама, Анатолий Сергеевич, по-моему, уже в шубе…
— Какая там ничья! — с энергией, как бы отметая ее иронию, сказал Анатолий Сергеевич. — Сгорел я, как швед под Полтавой.
6
Не провожай нас, не провожай, — говорила Ирина Сергеевна. — Иди, ради бога, простудиться тебе только не хватало…
— До машины обязан. Или теперь протокол упростили? — Всеволод Александрович шел в пальто нараспашку, без шапки, и голова его была так бела, что казалось, шел он под снегом давно.
— Мороз невелик, а стоять не велит, — назидательно сказал Анатолий Сергеевич, которого, как и всегда после приезда из-за границы, тянуло вставлять в разговор русские пословицы.
К полуночи метель раскручивалась вовсю, и пушистые хвосты, то и дело вырастая на обрезе крыши одноэтажного комбината бытового обслуживания, свисая и срываясь с него, мутили и мутили клубок красного света сигнального фонаря у окна обувной мастерской.
Ирина и Чертков забрались в машину с привычной ловкостью, которой Всеволод Александрович позавидовал и которая показалась ему вздохом облегчения от наконец-то закончившегося вечера. Чертков чуть опустил стекло и, морщась от ветра, крикнул:
— Привет! Надеемся на ответный визит!
Ивлев поднял руку и слабо помахал. Ирина послала воздушный поцелуй. Машина почти бесшумно взяла с места. Фары желто прошарили по сугробам на обочине. Ирина в глубине отъезжающей машины поворачивалась к нему с ладонью, прижатой к губам…
И то, что на прощание она глянулась ему по-давнишнему энергичной и беспечной от избытка этой энергии, и ладность их светлой машины, которая, исчезнув, на мгновение отравила метельный ветер запахом бензина, и одиночество его самого, стоящего с непокрытой головой, и то ли грустящего о прошлом, то ли страстно мечтающего о том, как жизнь могла сложиться по-иному, — все это отбросило его в молодость с ее слитностью движения души и течения времени и сейчас же со всей горечью истины напомнило, что молодость минула безвозвратно и что, если и жива она, то лишь в его сознании, жива памятью о людях, которые когда-то давали ему счастье любить их и ненавидеть.
1
— Как он все-таки постарел, — тихо сказала Ирина Сергеевна.
— Ты об Ивлеве? — отозвался Анатолий Сергеевич как бы с сердитым удивлением. — С чего ему стареть…
— Мне так показалось.
— На свои годы выглядит, если не моложе. Конечно, седина не молодит, да она у него с детства.
Читать дальше