Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!

— Развернуть шланги! Крепить переборки!

Кажется, его никто не услышал. Он посмотрел под ноги и отпрянул: корабль был расколот надвое, как грецкий орех. Максимов стоял на самом краю расщелины. Уткнувшись лбом в переборку, застыл Проскуров. Лицо его было темным и неподвижным. Максимов кинулся к нему, рванул за плечо. Тело Проскурова качнулось, медленно сползло к ногам Максимова и покатилось в темную, зияющую пропасть воды…

Корма, объятая огнем, уходила под воду. Пламя облизывало черные, искореженные обломки железа.

Кто-то схватил Максимова за рукав:

— Товарищ комдив, тонем!

Кто-то крикнул:

— Орлы, спасайся!

— Прощайте, братишки! — но-бабьи взвизгнул чей-то голос.

Кругом метались люди. Максимов бросился кому-то наперерез, сшибся с ним и, крепко ухватив его рукой за ворот полушубка, другую вскинул в воздух с выхваченным из кобуры наганом:

— Слушать мою команду!

Воля Максимова отрезвила людей, к ним возвращалась способность слушать приказ и действовать.

— Бородавка, Смеляков, шифры, коды! Вахтенный журнал сюда! Остальным готовиться отдать плотики!

Нос накренялся, приближаясь к водяной пропасти. Когда раненых подтащили к Максимову, а шифры, коды и журнал были у него в руках, он скомандовал:

— Отдать плотики! Спасаться всем!

Сам он, как и подобает командиру, оставил корабль последним.

…Болтаясь в плотике, моряки с погибшего тральщика видели вдалеке луч прожектора корабля и обрадовались: их ищут товарищи! А луч пошарил по воде и исчез. Когда глаза снова привыкли к темноте, в поле зрения оставался только темный силуэт головного транспорта, совершавшего поворот в сторону.

Люди на плоту замерли. Медленно поворачивалась махина транспорта. Сперва он был виден во всю длину, потом только корма. С каждой минутой он удалялся от людей, находившихся на утлом плотике.

Кто-то из матросов выругался длинным морским ругательством и в отчаянии обхватил голову руками…

Тральщик Зайцева уходил все дальше и дальше… В каком-то странном оцепенении стоял Петр на мостике. Сомнения будоражили душу, терзали сознание. Мины то были или торпеды? Не может быть, чтобы тут действовали немецкие подводные лодки. Правда, немцы применяют акустические торпеды. И все же трудно предположить, чтобы они так точно пришли на шум винтов и потопили корабль. Да и взрыв у торпеды совсем иной! Это был глухой взрыв мины. Их не раз приходилось Зайцеву слышать еще на учебном полигоне. К тому же в этом убежден Трофимов. И Шувалов так объяснял своему напарнику. А уж Шувалов — ветеран войны, видал виды на Балтике.

А вдруг торпеды? Сейчас незачем забивать себе голову, и все-таки от этих мыслей никуда не денешься.

Не его ли прямой долг был броситься на спасение?

Подумав об этом, он приказал еще раз связаться с третьим тральщиком, узнать, в каком он положении. Опять никто не отвечал на вызов, и это посеяло в душе Зайцева еще большую тревогу. Наверняка погиб. А он, придя один, что доложит командованию?

И уж совсем некстати в эти минуты появилась на мостике неуклюжая фигура в меховой куртке и ушанке — инженер-механик Анисимов.

— Товарищ командир? Может, все же вернемся к ним?.. — робко начал Анисимов.

Зайцев резко оборвал его:

— Решение принято. Выполняйте свои обязанности.

Анисимову ничего другого не оставалось, как ответить «Есть!» и поспешить в машину.

Зайцев подошел к рации и приказал снова вызывать тральщики сопровождения, что сразу ушли, и прежде всего тот, который, возможно, уцелел на месте катастрофы. Молодой радист усиленно работал ключом.

Зайцев нервничал, топтался на месте, поторапливал:

— Давай, давай быстрее…

— Не отвечают, товарищ командир, — сказал упавшим голосом радист, поднял голову, посмотрел на Зайцева и снова принялся за дело.

— Попробуй на голос! — предложил Зайцев. От одной мысли, что он вернется один, его трясло как в лихорадке.

Радист, переключив рычажок, проговорил в микрофон:

— Слушай меня, «Барс». Я — «Пантера»! Я — «Пантера»!..

«Барс» упорно молчал, и тогда Зайцев не выдержал, выхватил микрофон, и голос его перешел в крик:

— «Барс»!.. «Барс»!.. Говорит «Пантера», говорит «Пантера»!..

И совсем выйдя из терпения, закричал во всю силу:

— С вами говорит Зайцев, с вами говорит Зайцев… Слушайте меня, Зайцева. Перехожу на прием…

В ответ из эфира доносился лишь сухой треск…

Зайцев вошел в штурманскую рубку, приказал свернуть с фарватера, миль на десять в сторону уклониться от генеральных курсов, а сам по телефону вызвал на ходовой мостик Трофимова.