Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

— Можно, я закурю?

— Кури.

Она поправила волосы за ушами.

Он порылся в карманах, наконец разыскал сигареты.

— Улицу нашу развалило, — сказала Мастура. — Видел?

— Только качели на акациях висят…

Они умолкли, а громкий радиоголос, неживой какой-то и неумолимый, объявил о начале посадки в сибирский самолет. И Мастура глянула своими большими глазами в упор на Кешу.

— Я хотела тебя спросить…

— Что?

— Ты не улетал или вернулся?

— Вернулся.

— Почему?

Она все еще смотрела на него. И он смотрел на нее. Потом он отвел глаза, не выдержал.

— Да просто так, знаешь…

И поднялся. И почувствовал, что это последние мгновенья, которые принадлежали ему, чтобы сказать главное, чем он жил. Только что ничего не хотел говорить и уверен был, что не скажет. Только что вертелись на языке слова: вернулся из-за дома, — а сейчас забыл про дом, про все забыл, даже про то, что это последняя встреча, и сказал ей просто:

— Я люблю тебя.

Тогда она подняла глаза к еще серому, в рыхлом тряпье туч, небу, и кольцо ее сережки тускло блеснуло.

Наверно, шумели винтами самолеты, во все это серое небо грохало радио и мимо них, по сырому асфальту, тарахтели тележки с багажом, но он ничего не слышал. А она смотрела вверх. Про что она думала?

Наконец она боязливо, чуть заметно пожала плечом:

— А я…

Ну, он и не ждал ничего другого. Сказала же ее мать: «Она тебя не вспоминает». А сейчас она уйдет. Все.

И опять настала долгая тишина, в которую незаметно возвращались аэродромные звуки: и ноющее гуденье самолетных моторов, и хрип радио, и поскрипыванье чемоданов на багажных тележках.

Кеша вдруг улыбнулся.

— Ничего… Увидел, что живая… Повезло!

В конце концов, он ведь для того и прилетел сюда, чтобы увидеть ее.

Из-за ограды, из-за кустов, позвали:

— Мастура!

На летное поле снова вывели детей. Недовольный крик повторился:

— Мастура!

— Я пойду, — сказала она. — Дети.

— Иди, — сказал он.

— А ты улетаешь из Ташкента?

— Да.

— Счастливо тебе, — пожелала она, как тогда на улице.

Он смотрел, как она идет, и правда был счастлив, что видит ее, хотя понимал, что она от него уходит. Подошел к ограде и отвел ветку. Ветка оказалась колючей…

Мастура приняла свой отряд детей и повела к самолету. Разные города ждали ташкентскую детвору. Большие и маленькие. Мастура вела детей не оглядываясь, а он все смотрел, пока автопоезд с пассажирами не закрыл ее, и детей, и летное поле на миг, за который все потерялось. Пробежал и взлетел один Ил, затем второй…

Аэродромное радио уступило место городскому, чтобы передать будничное сообщение:

— Вчера — в который раз — Ташкент проснулся от сильного толчка. Был слышен подземный гул. Из-под ног уходила земля, смещалась мебель, падала посуда…

Обедал он в нарядном кафе, один, как пассажир, отставший от поезда, в котором уехали все родные, друзья и знакомые.

Тень ласточки промелькнула на столе.

Середину кафе хитроумный архитектор оставил без крыши, как будто знал, что будет землетрясение, и крышу заменил в своем проекте небом. Оно сияло над головой, очистившись от последних лохмотьев туч, которые, заблудившись, пролетели над Ташкентом.

Под небом было хорошо сидеть, и скоро все столики обсели густо, зато в стеклянных фонарях по бокам, зеленых от соседства с чинарами, по-прежнему не было ни одного человека. Над этими фонарями висели такие тяжелые бетонные козырьки, что под ними садиться не рисковали. Хоть пообедать-то можно было спокойно?

Вошли парень с девушкой, держась друг за друга, такие милые, огляделись, и парень виновато сказал:

— Свободных мест нет.

— Вот место. Возьмите стул оттуда и садитесь тут вдвоем.

— Рахмат.

Кеша рассчитался и подумал: куда же ему идти? Потом вспомнил что-то, догнал официантку и спросил, какой автобус идет сюда к улице Аваз-оглы. Она не знала. Вернулся и спросил у парня с девушкой. Эти тоже не знали, но парень вскочил, побегал, порасспрашивал за соседними столиками людей постарше и подробно объяснил, где это. Теперь Кеша ответил ему:

— Рахмат.

Сесть в автобус, однако, с чемоданом да пальто в руках не удалось. Ташкентцы по-прежнему осаждали автобусы, как крепости на колесах. И Кеша потихоньку побрел через город в надежде, что за центром станут автобусы посвободнее.

И не заметил, как попал на улицу Навои, ту, где Центральный телеграф стоял в трещинах и где недавно вертелся он со своей, да нет, с чужой лестницей.