Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Где-то на полдороге я опять осторожненько коснулся дули рукой и попросил:

— Бабай! Поехали к вам, а?

Я боялся огорчать маму и папу, еще больше боялся нести ответ за свои грехи, я просто боялся…

А бабай однажды возил меня к себе в гости, на два-три дня, на срок, который казался мне если и не долгим даже по детским масштабам, то и не маленьким. Мама отпускала — доверчиво и душевно. Бабай жил в той части города, которая считалась невообразимо далекой, находилась не в других местах, а в других веках и называлась старой. Тогда и наш и все соседние города делились надвое — старый и новый. В старом были домики-кибитки с земляными заборами вокруг садов и огородов, в новом дома — крупнее, фундаменты — выше, окна — шире, готовые пустить в дом сколько хочешь света и воздуха.

Надвое делилась и сама жизнь — старая и новая, ее обычаи, привычки, застолье, где ели вилками, а где еще по народной традиции и руками, но я, например, запомнил старый город, потому что в первый раз увидел там, в саду у бабая, как растет инжир, первую его ягоду сорвал своими руками с наклоненной бабаем ветки из-под лапчатого листа… Там же, у дворовой веранды, росли кусты необыкновенных по виду и аромату роз, и я впервые узнал и увидел, сколько заботы требует каждый куст, чтобы бутоны на нем стали цветами…

Через несколько лет вместо роз бабая разбросал свои цветники городской парк культуры и отдыха. И может быть, на эту лужайку, размахнувшуюся, конечно, шире, сел орел с деревянными крыльями, оперенными блестящими щепочками. Широко распростер он свои гигантские крылья над головами любителей почаевничать, а мы, мальчишки, бегали просто поглазеть на самого орла… Но в те дни, когда я ехал с дулей домой, орел еще парил в небесах, и я опять попросил бабая:

— Поехали к вам, а?

— А мама? — растерянно спросил он.

— Скажете, что встретили меня на улице и увезли к себе в гости!

— Нет, не скажете.

— Поехали!

— Не поехали. Мама лучше всех!

И я понял, что придется отвечать за все, и это был мой еще один урок, который, честное слово, нельзя отнести к плохим.

Три дня мама меняла мне холодные примочки, три дня я держал на шишке серебряную ложку, но шишка была упрямой. И сейчас на носу можно найти горбинку, если потрогать.

Мама приносила воду из колодца и спрашивала:

— Шурка-паразит?

Я не отвечал. Меня выручил отец:

— Ну чего ты пристаешь к человеку? Подрался с ребятами. Ух и гуля!

Шурка принес мне книгу, когда никого не было дома, кроме меня, но читать я ее не мог — гуля мешала. Не помню, как она называлась, только помню, что это была книга про индейцев и про волков. Два раза Шурка, заикаясь, прочел мне место, где рассказывалось, как голодный волк догнал безоружного индейца, а индеец не растерялся, сунул ему в пасть крепко сжатый кулак, протолкнул в самое горло, и волк задохнулся.

— Попробуем? — спросил Шурка.

— Там был волк. А у нас?

— Кислый квас, — сказал Шурка. — Есть же собаки.

Собак в городе было много. Безнадзорные бегали по улицам, каждый день их ловили сетками на длинных палках и увозили в собачьих ящиках. Дворовые, гордо потряхивая номерами на ошейниках, позвякивали цепями.

— Попробуем на твоем Рыжике?

Я засмеялся, замахал руками. Наш Рыжик, хоть и таскался на цепи от забора к столу, был самой ласковой собакой на всем свете, как мне казалось.

— Мы его раздразним, — предложил Шурка.

— Чем?

— Гвоздем на палке.

— Ты дурак? — спросил я.

— Просто так, — ответил Шурка.

— Хочешь, чтобы он задохнулся?

— Зачем? Ты смотри, как написано. Этот же в горло протолкнул. А мы не будем так далеко сувать!

Едва я встал с цветущим синяком на носу после гули, как Шурка принес палку с гвоздем. Мать опять была на базаре. Он всегда норовил прийти в эти минуты.

— Я буду командовать, — сказал Шурка и подступил к Рыжику.

Мы его никогда не били, и Рыжик тотчас убрался от палки в конуру. Но Шурка стал тормошить и колоть его там. И тут я узнал характер Рыжика. Он выскочил из конуры с рыком и лаем, рыжая шерсть на его загривке вздыбилась, мокрые клыки оголились.

— Суй! — крикнул Шурка.

Жалея Рыжика, я сунул свой кулак совсем неглубоко. И сейчас на моей правой руке, меж костяшками пальцев, можно найти белые рубцы от зубов Рыжика, самого ласкового пса на свете. Шурка бросил палку и тут же убежал. Рыжик, укусив меня, пугливо отступил в конуру и целый день не показывался оттуда, даже есть. Только повизгивал виновато. Миску с водой ему просовывал отец сквозь дырку, а Рыжик ворчал. Мать залила мне руку йодом, от которого глаза полезла на лоб.