Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Ирке вспоминались знакомые мальчишки, фразы, которые она от них слышала, она даже улыбалась под одеялом, но этим мальчишкам, этим молодым людям Ирка не могла ответить такими же хорошими фразами ни тогда, ни сейчас. Мальчишки были уже далеко, и фигурально и натурально, — кто уехал на работу в другие города, кто еще жил в Москве, но давно не звонил, не справлялся о ней. Так же вдруг прошедшая жизнь показалась Ирке потерянной. А может, и не вдруг, это накапливалось и подстерегало ее давно. Что-то кончилось, а ничего не началось. И, похоже, не начнется.

До сих пор она пряталась от всех мыслей в работу. Правила к последнему экзамену старые «картинки», которые она как-то вдруг переросла, кое-что даже не правила, а переписывала. Пейзажи, портреты, обнаженная натура… Когда-то, когда она делала все это впервые, кисть, как говорится, играла в ее руке, уверенно лепила на полотнах яркие пятна, и не важно, когда все это было. Сейчас это стало независимо от Ирки давним. Она работала до изнурения, до изнеможения. Без азарта, без радости, без проблеска получалось еще хуже. Все ей не нравилось… Засыпала она в тоске, на диване, даже не прибрав в комнате и вдыхая запахи красок.

Она спала крепким сном, без ожиданий… Да, видно, для нее все кончилось, в двадцать-то лет!

А жизнь продолжалась… И вот пришли эта ночь без сна, это февральское утро.

Ирка не заметила, как посветлело окно. В комнату вошла мама. Ирка закрыла глаза, прикинулась спящей.

— Ира, — сказала мама. — Ты опоздаешь. Вставай.

Мама говорила отрывисто, быстро. В последнее время с Иркой иначе было нельзя: она и двигалась нехотя, вяло. Мама стала командовать:

— Шевелись.

Ирка зевнула для вида и влезла в халатик, брошенный мамой в ноги. Надо было умываться, надо было тащить пухлую папку с «картинками» на студию, главному художнику, который вчера по телефону с деловой любезностью обещал посмотреть все это и решить ее, Иркину, судьбу. В институт со студии прислали заявку на художника-декоратора. Ирку спросили в деканате: «Не соблазняет? У вас есть жилка, в ваших композициях все немножко декоративно. Подумайте». Она подумала: «А почему бы и нет?» Но прежде чем заявить комиссии по распределению о своем желании, набралась духу и позвонила главному художнику: пусть он сначала глянет. Вечером она тщательно отбирала, что показать. Оттого, что ничего не нравилось, набралось много.

Потащит, повезет… А зачем? Зачем все?

Ирка открыла краны, присела на край ванны и заплакала. Вода шумела, и плакать можно было не сдерживаясь, а то ведь и не поплачешь свободно. Негде даже поплакать! Ну и жизнь! Почему так тяжело? Потому что много людей вокруг? И все командуют: куда, как, зачем. В сущности, она, Ирка, была робкой девушкой, все хранила в себе, никому не доверяла своих сомнений. Все равно не помогут. Разговаривать, конечно, приходилось, и она говорила, что ей хорошо, и компания у нее хорошая (а компания разбрелась), и в институте хвалят (еще бы, надо же выпустить), и перспектива намечается (а что еще скажут на студии, главный художник не брат милосердия). Ирка слышала его голос: «Вы взялись не за свое дело, милая». Благодушный, но безапелляционный… И поблескивали стекла очков…

«Пойду хоть декорации малевать по чужим эскизам, не художником, а маляром», — подумала Ирка и вытерла лицо.

А когда увидела маму и отца за крохотным столом в кухне, сказала:

— Вот что, родители. Я никуда не поеду.

Оторвавшись от газеты, отец поднял на нее глаза:

— Почему?

— Потому что я так решила.

— Ну а почему ты так решила?

— Мне нечего показывать на студии. Вот и все.

Ирка села к столу и придвинула к себе творог, поковырялась и отложила ложку. Есть не хотелось. Ничего не хотелось.

— Ты же отобрала свои лучшие работы, — жалким тоном сказала мама.

— Именно они все бездарные.

— Все? — испугалась мама.

— Все.

— Открытие, конечно, немаловажное, — сказал отец. — Но хорошо бы сделать его на первом курсе.

— Да, хорошо бы, — согласилась Ирка. — Но сомнения гложут меня давно…

Она наклонила голову, чтобы не видеть слез в маминых глазах, но тут же почувствовала, как это нехорошо — ударить и спрятаться. Мама же ни в чем не виновата…

— И куда же ты намерена свои стопы направить после института? — спросил отец, вытирая желтые от яичницы губы.

— В почтовый ящик.

— Мы тебя не шутя спрашиваем! — еще больше расстроилась мама.

— Я не шучу. У нас есть заявки с каких-то заводов.

— Что ты там будешь делать?