Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Хамро-биби поставила его на лепешки ног и опять понюхала пальцы: пластилин заинтересовал ее. На верблюда она не смотрела. Смотрел Кызымбаев, а старуха хохотала. Глупая! Он давно считал ее глупой и даже ненормальной, а теперь не сомневался в этом. Хохот подтверждал.

Ему и в голову не приходило, что была она талантливой, а талант весел. Может быть, с жизнелюбия, со щедрости и начинается талант и так верит в лучшие дни, что умеет радоваться самой малой радости. А как перестанет верить и радоваться, так и умрет, потому что живет для счастья.

— Зачем? — безудержно простонал Кызымбаев. — Если так умеете, зачем так делаете? — Он чуть не сошвырнул со стола зеленую раскорячку с ее собратьями, и старуха едва успела прикрыть их ладонью, как клуша крылом. — Так не делайте, так делайте!

— Зачем? — в свою очередь спросила она, все еще защищая свои фигурки и глядя на них теплыми, материнскими глазами. — Такой верблюд живой ходит… Там ходит, там ходит… — И вдруг снова расхохоталась. — Когда совсем как живой, сразу видно, что мертвый. Ты в гроб ляжешь, тоже будешь как живой. Но смеяться никто не будет, радоваться не будет, плакать будут! Живой лучше…

Кызымбаев заерзал на стуле и показал на ее компанию, отражавшуюся в стекле:

— Это живые, что ли?

Старуха осторожно погладила свои фигурки.

Была она сегодня какой-то особенно несговорчивой и молящей, а он подумал, что слишком легкое испытание предложил старухе, надо было попросить ее вылепить самолет или жирафа, но теперь не стоило рисковать, и Кызымбаев, положив обе ладони на стол, просто сказал:

— Так… На этом разговор закончен. По-вашему, они живые, а по-моему, неживые. Всё.

За открытым окном, на бульваре, послышалась детская песня, подчеркнувшая тишину, и старуха сказала в этой тишине:

— Нет, не всё!

— Что вам еще от меня надо, уважаемая Хамро-биби?

— Докажи! — крикнула старуха.

Ну, пришла пора ему посмеяться.

— Доказать? Вам доказать?

Если бы он мог это сделать! Какой уж год старался и не мог! Песенка приблизилась, под окном вразнобой зашаркали маленькие ноги. Это значило, что возвращается с прогулки соседний детский сад, и Кызымбаева осенило. Что ж, он демократ, и старуха получит посрамление самым демократическим путем. Пусть!

— Хорошо! Я вам докажу. Вот идут доказательства! Сейчас!

С этими словами Кызымбаев выглянул в окно. Волнующейся вереницей дети шествовали по бульвару за молоденькой женщиной, такой молоденькой, что ее не грех было назвать и девушкой.

— Девушка! Помогите важному делу!.. — И пообещал старухе: — Сейчас… Верховный суд все решит…

Старуха неожиданно засмущалась, вытерла руки о платье и побледнела, а комнату заполняли дети. Зарябило в глазах от цветастых платьев, клетчатых рубах, ярких маек, бантов, тюбетеек, расшитых шелком. В этом городе их умели расшивать не только многоцветным шелком, но и золотом, как нигде.

Кызымбаев выбрал толстого мальчика в такой тюбетейке и вельветовых штанах, прятавшегося в дальнем углу за спину товарища, и глазастую девчонку, сразу прильнувшую к столу. Пусть будет судья скромный и судья бойкий.

— Иди сюда, — позвал он мальчика, но тот залез еще дальше в угол. — Иди, я дам тебе очень хорошую игрушку.

И поманил его пальцем.

Мальчик подошел к столу и насупился.

— Как тебя зовут?

— Рустам! — подбодрила девушка, заодно поправляя косу. — Скажи, что тебя зовут Рустам!

Толстячок молчал, еще ниже опустив голову.

Кызымбаев несколько брезгливо взял зеленую раскорячку и тихонько, чтобы не испугать ребенка, поставил ее перед мальчиком.

— Что это такое, Рустам, а? Вот мы делаем игрушки и не знаем, что это такое.

Прежде чем мальчик освоился и присмотрелся, раздалось несколько голосов:

— Жеребенок!

Рустам схватил жеребенка и внезапно огрызнулся на резвых друзей, исподтишка погрозив им опущенным кулаком:

— Я сам знаю. Жеребенок!

— Да? — с удивлением спросил Кызымбаев и отодвинул Рустама рукой. — А тебя как зовут?

Белый бант встряхнулся, острые кулачки нетерпеливо прижались к подбородку.

— Гюльнара!

— Как красиво тебя зовут! — почему-то польстил девочке Кызымбаев. — Ты и правда как цветок!

— Ага!

— Если это жеребенок, то это кто?

— Это? — Гюльнара — тронула пальцем унылый желтый нос, выглядывающий из-под поклажи, и засмеялась. — Маленький ишак с большими хурджунами.

С перекидными мешками для груза, если сказать по-русски.

Старуха хлопнула ладонями.