Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

Еще издали Юля увидела Игоря. Он сидел с ребятами у костра на горке выброшенной земли. Курили. Ей не хотелось сейчас разговаривать, но Игорь уже поднялся, шагнул навстречу.

— Где же ваш Тюфяков? — спросила его Ася Егорова.

— В крайней траншее вода. Побежал прораба искать.

— Бригадир прораба ищет, а вы… так всю смену и прокурите.

Теперь они шли рядом — Юля, Ася Егорова, Игорь. Юля молчала. Их нагнала Руфа.

— Игорек, не слыхал, какая сегодня картина?

— Пойдешь? — наклонился Игорь к Юле. — Кажется, итальянский фильм.

— Будешь брать билеты, возьми и для меня, — попросила Руфа.

— Тебе Тюфяков возьмет, — нервно ответил Игорь. — Так как, Юль?

— Не знаю. Ты возвращайся, смотри, как далеко ушли!

Игорь пожал холодную Юлину руку и побрел назад, неторопливо обходя лужицы талого снега.

Подсобницы уже спускались к котельной.

Земля вокруг была разворочена. Сквозь рваный белый ковер снега (в лощине он сходил медленнее, чем на верхних участках) показывали малиново-бурые бока разбросанные кирпичины.

Егорова села на валун. «Водители работают небрежно, — подумала она, — разбрасывают груз где попало. Собственно, Лойко ничего о кирпиче и не говорил, но он мог этого не заметить. Сначала надо собрать кирпич».

С этой работой справились быстро. Потом взялись за лопаты. У Юли ноги уже были мокрые. Работала она рядом с «Сестричками».

— Вот так бери, — показывала Майка, — поближе к черенку. Притомилась?

— Нисколько.

— Бери больше, кидай дальше!

Руки уже ныли. Но Юля старалась не показать усталости. Пусть не думают, что какая-нибудь белоручка, мамина дочка.

— Ты на Руфу плюнь, — сказала вдруг Майка. — Завистливая она.

— О чем ты говоришь?! — вспыхнула Юля.

Теперь они наваливали в тачки грунт и отвозили в сторону. Мешал камень, лежавший поперек дороги. Приходилось его объезжать. Юля попыталась сдвинуть камень, но он не поддавался.

Подошла Егорова:

— Подкопать надо!

Они вырыли перед камнем небольшую канавку. Неподалеку валялась использованная траншейная опалубка. Из бревнышек торчали гвозди. Егорова загнула гвозди, приладила бревнышки — получилось что-то вроде салазок. Когда девушки снова навалились на камень, он неторопливо съехал по бревнышкам.

А вот горькая тяжесть, что внезапно легла на душу Юли, никак не хотела отвалиться в сторону.

Майка угадала: Юля думала о Руфе. Вернее, не о Руфе, а об ее утренних словах. Теперь Юля стала припоминать, что при встрече Игорь тревожно спросил, не видела ли она перед отъездом из Ленинграда кого-нибудь из школы и райкома. Может, потому так спросил, что поспешил уже написать туда: учтите, мол, Юля Кострова на стройку не приехала. Но ведь он знал, почему она задержалась. Ведь она предупреждала на вокзале… Как же он мог? Как мог?

Трещит огонь в печурке, звонко постукивает в коленчатой железной трубе, выведенной наружу сквозь верх палатки.

Сегодня дежурит Ядя — Одуванчик. На полу из неструганых досок ни соринки. Отблески огня играют на пузатых боках эмалированного чайника. Вешалка внутри палатки аккуратно задернута простыней.

После смены все тело у Юли словно в цепях. Шея и плечи ноют так, будто она обожгла их на солнце.

По совету Яди она выстирала и повесила сушить чулки и косынку и только после этого легла отдохнуть. Ядя укрыла ее своим теплым шерстяным платком. Теперь Юля наслаждается домашней тишиной и уютом и печально раздумывает, как ей быть: идти сегодня с Игорем в клуб или не идти? И как вообще с ним держаться?

Егорову после смены вызвали на совещание в контору. Руфа пошла на репетицию хорового кружка. Майка и Нелли где-то пропадали — то ли в очереди в магазине, то ли у знакомых ребят.

— Девочки, лук есть? — В палатку просунул нос узкоплечий веснушчатый паренек из соседней палатки. — А Майка где?

— Лук тебе, хлопец, или Майку? — не без лукавства уточнила Ядя.

Паренек с довольным видом засунул за пазуху две толстые шелушащиеся луковицы, которые дала ему Ядя.

— Картошку жарим. Спасибо, девочки. Дров наколоть?

Ядя хозяйственно огляделась:

— Да колоть-то нечего. Последнюю чурочку спалили.

— Одуванчик, не унывай. Я сейчас на лесопилку, там обрезков — куча!

Проводив паренька, Ядя села вязать салфетку. Тихонько напевала:

— «Закохався»? — переспросила Юля.