Геннадий Семенихин: Летчики

Старушка ладонями обхватила седую голову, но не заплакала, только сморщилась, как от зубной боли.

— Ольга Софроновна, — глухо выдавил Мочалов, — она, Нина, в Москве?

— Сегодня приезжает, — успокаиваясь, ответила старушка, — в командировке была. Теперь вернется, работу свою писать сядет. Надолго сядет. Вон и телеграмма лежит от нее. Поезд двадцать третий, вагон восемь. В девять вечера будет. Пойду встречать.

— Ольга Софроновна, — вдруг заговорил молчавший во время всего разговора Кузьма, — а вы не ходите. Мы встретим. Вот только покупки разрешите у вас оставить.

Старушка встала и зачем-то потянулась к лежавшим на столе роговым очкам. Медленно надела их на нос, будто хотела получше рассмотреть высокого плечистого Ефимкова.

— Спасибо тебе, дорогой человек, — дрогнувшим голосом сказала она, сняла очки и стала их протирать первым попавшимся под руку лоскутом.

А Кузьма Петрович подошел к шкафу и положил на него сверток.

— Я свои обновки сюда, Ольга Софроновна. Идем, Сережа!

Когда они вышли, Мочалов неуверенно обратился к товарищу:

— Послушай, Кузя, а может, лучше не ходить на вокзал? Просто взять и написать ей длинное письмо и все точки над «и» поставить.

— Ерунда, — вспылил вдруг Кузьма Петрович, — что там длинное письмо с объяснениями. Действуй решительнее. Так ты меня, кажется, учил исправлять ошибки!

С тяжелым чемоданом в руке сошла Нина на перрон вокзала и сразу очутилась в гуще встречающих. Где-то в потемках устало отдувался паровоз, сновали носильщики. Нина беспокойно оглядывалась в надежде увидеть седую непокрытую голову матери. Ольги Софроновны нигде не было видно. Нина отошла в сторону, и вдруг над самой ее головой раздался низкий знакомый голос:

— Да вот же она!

Нина обернулась. Прямо на нее в упор смотрели с осунувшегося, обветренного лица чуть прищуренные, такие родные глаза.

— Сергей, — прошептала Нина и разжала пальцы. Чемодан с глухим стуком ударился об асфальт.

Испуг, тоска и радость пробежали одновременно по ее лицу. Она протянула вперед руки.

— Сережа… ты!

Ее большие серые глаза вдруг застыли, часто заморгали. Мочалов испугался, что она заплачет. Он схватил ее за руку и отвел в сторону.

— Не надо, Нина, не надо. Ничего не надо говорить.

Все, что было им выстрадано: сомнение, муки, отчаяние — все отступило в сторону, сделалось маленьким и незаметным перед взглядом этих ясных светлых глаз, столько ему сейчас сказавших.

Он повел ее по перрону за руку, как маленькую девочку, и она шла послушно, растерянная, оглушенная, еще не понявшая ничего. Наконец она остановилась.

— А чемодан?

— Все на уровне, — пробасил шагавший позади Кузьма Петрович Ефимков. — Что касается чемодана, так это по моей части. У меня и фигура и сила бурлацкая, ни один носильщик не сравнится.

…И они направились к выходу, продолжая держать друг друга за руки.

1951—1955 гг.

Четыре весны прошумели с тех пор над приграничным Энском. Четыре осени прошли, обволакивая дома и аэродром туманами и паутиной солнечного «бабьего лета». Четыре зимы завьюживали пологие, прильнувшие друг к другу горы, прозванные Сестрами. А на пятую весну, далеко от Энска, на подмосковном, вечно шумном Внуковском аэродроме произошла встреча, пролившая свет на дальнейшие судьбы наших героев.

С некоторых пор вошло в обычай, что из отпуска военный летчик стремится попасть в свой полк не поездом, а самолетом гражданской авиалинии, ибо привыкшему покрывать большие расстояния за считанные часы нудно трястись в вагоне долгими сутками. И вот в один из майских дней во Внуковском аэропорту появился загорелый моложавый летчик первого класса в генеральской форме. В это время москвичи встречали одну иностранную делегацию, и летчик не без труда протискивался через густой человеческий поток. Его генеральская фуражка с витым позолоченным шнуром выделялась среди шляп и кепок. Он уже приблизился к дежурной кассе, где компостировали билеты, когда услышал хрипловатый, не совсем уверенный голос:

— Сергей Степанович!

Генерал-майор обернулся. Толпу таранил человек в фетровой шляпе и светлом костюме. У него широкая радостная улыбка и бурое пятно ожога на левой щеке.

— Павел Иванович… Оботов! — обрадовался генерал.

— Ну я, конечно же я! — весело воскликнул подошедший. — Ай да встреча! Гляжу и глазам своим не верю: генерал, и вдруг на Мочалова похож как две капли воды. Он или не он?