Радий Погодин: Река (сборник)

Панька пел. Неподалеку боги били посуду. Вздыхала земля, остывающая без любви. Алексеев Гога летел ввысь, как жаворонок.

А в песне той, Панькиной, не было ни поцелуев, ни страстных объятий, она была печальна и ничего, кроме горя, не обещала.

Васька Егоров неосознанно потянулся, чтобы стереть с Зойкиных пальцев пролитую мадеру, и его рука осталась лежать на Зойкиной.

Сердцу его стало прекрасно-больно. Переносица ныла, схваченная удушьем. В голове толклись и кружились ласковые полуслова, из которых нельзя сложить фразу, но можно связать венок.

Зойка и Василий Егоров одновременно встали и на негнущихся, сведенных ногах пошли к двери. Там они остановились, привалясь к косякам, чтобы отдышаться и охладиться.

По площади, в сгустившейся к вечеру синеве, с мешками, с корзинами шли женщины, повязанные платками до самых бровей, неестественно прямые и напряженные в ожидании горя, уже надвинувшегося на них.

— Идут магазин распределять. — Зойка толкнулась навстречу женщинам. Васька шагнул за ней, опасаясь, что Зойка загородит дверь в магазин, расставив руки, и сомнут Зойку.

— Катерина, две бутылки водки, бутылка мадеры, два круга колбасы чесночной и буханка черного проданы, — сказала Зойка женщине, идущей чуть впереди других, высокой, сухопарой, с напряженно заложенными в карманы жакета руками.

— Кто разрешил?

— Разве Советская власть кончилась? — спросила Зойка, мотнув головой. — Или у тебя на сельсовете теперь не наш флаг висит?

— Флаг наш… — Женщина, названная Катериной, перевела взгляд на Егорова Ваську, похоже, швырнула ему в глаза песок или табак нюхательный, так что Васька зажмурился. — Это и есть купец?

— Как раз я, — сказал Васька таким нахальным голосом, словно взял на себя неслыханный грех.

В магазине Панька запел: Ох, полынь, полынь…

Катерина его пение послушала, улыбка расколола ее камень-губы трещинкой белой, она кивнула Егорову Ваське еще раз, уже не колко, с усмешкой, глянула на него из-под бровей и сказала:

— Разбираешься в девках, купец, — и вошла в магазин.

Пение Панькино про полынь оборвалось. Послышались восклицания восторга, звук отчаянного поцелуя и деловитый треск пощечины, будто вяленого леща разорвали пополам.

Зойка потянула солдата от магазина прочь.

Васька почувствовал, как дрожит ее рука и пальцы то впиваются ему в ладонь, то совсем слабнут.

— У тебя там в порядке? — спросил он, кивнув за спину, на магазин.

— Там? Где там? — Зойка подняла Васькину руку, прижала ее к сердцу. От такого движения Зойкина левая грудь приподнялась, округлилась туго. — Тут у меня ноет.

Васька отводил глаза от Зойкиной груди. Зойкино сердце билось в его ладонь сильно. Васька моргал, и его глаза тайком шмыгали в вырез Зойкиного платья. Никак солдату было с ними не совладать.

— Если бы ты понимал. Хоть вот столечко. — Зойка вздохнула, выпустила Васькину руку из своей. — Или бы хоть догадывался.

Васькина рука скользнула вниз по шелковому Зойкиному боку, но тут же поднялась, чтобы самостоятельно обхватить Зойку за талию, притиснуть — грудь в грудь. Зойка сделала легкий шажок вперед и даже не заметила, что увернулась. Наверно, есть у девчонок такой внутренний гирокомпас, когда тело играет свою игру, а голова тут и ни при чем вовсе.

Васька выпрямился. Воздух спасительно вошел в его опустошенные легкие. Васька вытер мокрые губы, особенно уголки, ладонью. Рванулся Зойку поцеловать, но споткнулся и сконфузился. Эфиоп с бежевыми каменными белками таращился на него из-за мраморной широкой скамьи и улыбался.

— Ослепни, гад, — прохрипел Васька.

Зойка повернулась к нему.

— Что?

Васька кивнул на скульптуру.

— Подглядывает… Я тебя поцеловать хотел.

— И больше уже не хочешь? — спросила Зойка и засмеялась, и отскочила, верткая. — Этого черта зовут Кудим. Того, что на берегу, Макеша. В парке еще один есть, прямо в кустах, страшной, Касьян.

Зойка пошла, прыгая с булыжника на булыжник, выбирая путь по своей прихоти.

Платье жило на Зойке как бы само по себе, со своим дыханием, со своим зрением и слухом, но с одной только целью — сделать Зойкину красоту еще нестерпимее.

— Слышишь, давай рядом пойдем. Тяжело мне на тебя сзади глядеть.

Васька взял Зойку за руку, чувствуя — если не заговорит, бросится ее обнимать.

— Мы тут у моста стояли, — начал он. — Я уже говорил вроде. Но я сейчас не о том. Беженцы по мосту шли. Больше на поездах. Я сейчас только подумал, на тебя глядя: беженцы чаще в хорошем бегут — в шелке, в бостоне, в шевиоте. Одна женщина даже в бархате.