Михаил Толкач: В Гремячей пропасти

«Ишь, куда метит, старая! — про себя усмехнулся Юрий. — А про спутников помалкивает».

— Те трое откуда были?

— Кто ж их знает... Спустились с горы да прино-чевали. Что-то про Улан-Удэ поминали. А так все больше молчком, неразговорчивые, скрытные...

Прохорову послышались в ветреном шуме людские голоса, и он остановился, распрямив спину, отер пот. Вокруг шумел лес, сыпал мелкий дождик. Юрий с тревогой почувствовал, как гудели, дрожали в коленях ноги. Едучий пот заливал глаза. Неодолимо клонило сесть в грязь, не двигаться, закрыв веки. Он пересилил себя, трудно шагнул вперед.

Тотчас позади зачавкали другие шаги. Вслед полетела глина и тот же голос с хрипотцой:

— Работа, настоящая работа всегда с потом. Пот — всегда с солью. А без соли какая еда в рот полезет? То-то, не полезет. Правда да работа завсегда потом пахнут. Завсегда трудны. У солдата тоже работа трудная. Солдат, считай, — главный в армии человек. У него своя солдатская правда. Чтоб исполнять все в точности, да с умом.

Юрия радовало, что его утренние думы и мнение старухи о солдате совпадают. И он проникался к Ульяне Федоровне еще большим уважением. А идти становилось все труднее. В ущелье сгустились потемки, провод едва различался в густых ветках. Приходилось до боли в глазах приглядываться, замедлять шаги, даже останавливаться. Юрий все сильнее беспокоился, что не успеет вовремя доставить пакет. Но и двигаться быстрее не мог. Все чаще посещала мысль: бросить горбовик, добежать до контрольного поста. Там попросить ребят выйти старухе навстречу, помочь ей. Но так поступить — значит, признать свое бессилие. Что подумают о нем солдаты, старуха? Скажут: вот, мол, какие хлюпики в армии...

Из-под ног выпорхнула какая-то большекрылая птица. Ульяна Федоровна испугалась, кинулась в сторону, оступилась и ойкнула. Прохоров повернулся. Ульяна Федоровна сидела в луже, обхватив ногу руками. Галоша слетела со ступни, висела на тонкой веревочке.

— Подвернулась, окаянная, — прохрипела старуха. — Пособи встать, солдатик. Звать-то тебя как?

Прохоров сказал свое имя, подал ей руку. Ульяна Федоровна едва-едва встала, сделала шаг и судорожно уцепилась за плечо солдата. Юрий растерянно смотрел на ее синие скривившиеся губы, в ее вдруг потускневшие от боли глаза. С каждым шагом она слабела, медленнее двигала поврежденную ногу. Потом опустилась на трухлявый пень.

— Оставь меня, Юрочка. Беги в город, людей покличь. И свое дело справишь. Твое дело — военное, служивое дело. Послали командиры не гулять да со старухами валандаться. Ступай, ступай, солдатик.

Юрий заколебался: как же оставить ее? Внезапно нашелся:

— Горбовик мы бросим. Вас я донесу до ребят. Они близко.

Ульяна Федоровна решительно перебила:

— Эка, надумал! Бросить... Дурное дело не хитрое. Сократ квасок, кисель брусничный страсть любит. Покидай-ка, сердешный, лопаткой уголек всю дорогу. Жажда одолеет, потянет на брусничку. Его дело рабочее, и мое... Доползу сама. А ты малосильный, ступай себе, ружьем помахивай. Солдат... Раньше солдат что конь боевой...

Прохорова огорошили и рассердили обидные, несправедливые речи Ульяны Федоровны. Он зло поправил горбовик на плечах, сказал резко:

— Держитесь!

И они снова заковыляли по мокрой траве, медленно спускались по крутым склонам.

Юрий неприязненно думал о неблагодарной старухе: «Неси ягодки, неси... Как же. поколотит ее Сократ. Не нужда, а жадность ее заела. И не подумаю идти в депо к Сократу: сами разбирайтесь!»

Старая женщина надсадно припадала на поврежденную ногу, кусала губы от боли. Дыхание у нее было спертое, хриплое. Юрий сквозь шинель чувствовал, как дрожат ее руки. Она судорожно сжимала его плечо, грузнее висла, ища надежной опоры. И Юрию стало стыдно за свои мстительные мысли. Он присмотрел подходящий пень под густым кедром, усадил на него Ульяну Федоровну.

— Быстренько сбегаю!.. И в два счета за вами...

— Беги, Юрик, беги!

Ульяна Федоровна свернулась калачиком, пригнула голову к груди, казалась издали подбитой серой птицей.

Юрий бежал и чувствовал: силы оставляют его. Он задыхался, ноги подкашивались, лямки горбовика врезались в плечи. В низкой излучине ручья солдат оглянулся. Ульяны Федоровны не стало видно. Юрия охватила неодолимая усталость. Он опустился на траву, медленно освободил плечи от ноши. Грязные потеки скатывались с ушанки на лицо, в сапоги просачивалась вода, но все тело блаженствовало, ноги гудели.

«А вдруг тот медведь шел следом? — спохватился Юрий. — Она же беззащитная!» Он опрометью кинулся обратно. И то, что увидел он, потрясло до глубины сердца.