Иван Виноградов - Плотина

«Где я теперь найду? — отвечала на его слова Женя. — Мои ровесники давно переженились, молоденькие ребята нынешние меня пенсионеркой кличут и такого приданого, — она кивнула в сторону дочки, — не желают, побаиваются. Да мне и самой слишком молодого боязно брать, если уж по-честному. Ну какой это муж, если я старше его и опытнее? Командовать начну. Появится в доме еще один взрослый ребенок, а мне двоих многовато… Вот какие дела, Николай Васильевич!»

«А что, если бы я предложил ей взрослого мужа?» — вдруг подумалось теперь Николаю Васильевичу под мирный шум летнего дождя. И он усмехнулся про себя, посмотрел на Женю.

— Так не хотите рассказать про свои заботы-печали? — напомнила ему Женя.

«Может, теперь сказать?» — подумалось ему.

И он сказал:

— Слишком много смелости надо.

— Перед бабой-то?

— Перед тобой-то особенно.

— Интересно — почему же?

— А ты не догадываешься? Не чувствуешь?

— Вот, чтоб с места не сойти!

— Тогда о чем говорить?

Он понял, что все-таки проговорился, и решил поскорее прикрыть правду шуткой:

— Видишь, прибежал за молодой женщиной. Может быть, ухаживать собрался.

— От такого ухажера никто не откажется, — улыбнулась Женя. И добавила: — Только мне-то ведь жених нужен, Николай Васильевич.

— Это верно, — тут же согласился он. — Нельзя в такие годы на себе крест ставить.

Он понял, что все у него тут закончилось, и тоскливо посмотрел в окно: как там дождь?

Дождь затихал, становилось светлее под светлеющим небом — и яснее в душе. Яснее — до боли. Попроси его Женя о каком-нибудь самом невероятном одолжении — ну, например, «похлопотать» насчет жениха для нее (как раньше хлопотал насчет квартиры), — и то было бы лучше, чем эта законченная ясность.

Он встал, снял с плечиков свой пиджак с пестрой радугой орденских планок, надел его и сказал как мог спокойнее:

— Ты, Женя, не обижайся на мои неуместные шутки. Мы ведь старые друзья.

— Ну ясно же, Николай Васильевич! — с легкостью, а может, и с облегчением откликнулась она.

Ни на другой день, ни через неделю после собрания партактива каких-то особенных перемен на стройке не замечалось. Все шло по-заведенному. Как и прежде, поворачивались над плотиной краны, ревя сиренами и бережно перенося над головами бетонщиков восьмикубовые бадьи, как и прежде, круглосуточно действовала своеобразная поточная линия бетоновозов по элементарно простой схеме «завод — плотина», как и прежде, случались на этой линии заминки и перебои. По-прежнему бушевал на летучках статный и страстный Варламов, и все его понимали, все ему сочувствовали, в том числе и кровный враг его — Богиня огня.

Здесь же и шутили, и кого-то разыгрывали, переходя с веселого на серьезное.

Однажды Острогорцев поднял начальника бетонного завода и доверительно сообщил ему:

— Только, для вас, Сергей Владимирович: на следующей неделе ожидаем министра.

— Так это вам положено встречать его, Борис Игнатьевич, — не растерялся бетонодел.

— Я встречу. Но вы постарайтесь, чтобы завод работал так же, как во время пребывания у нас замминистра. Вы тогда отлично показали себя.

— Постараемся, — отвечал польщенный бетонодел.

— Очень прошу вас. Очень! — Острогорцев набирал тембр. — И в следующую неделю, и в следующий месяц постарайтесь, пожалуйста, продолжить эту великолепную показуху. Вы не думайте, что я кого-то разыгрываю или шуткую, я даю вам прямое указание: продолжайте показуху еще месяц, два, три, а еще лучше — весь предстоящий год, когда мы должны выйти на рубеж двух миллионов кубов… Черт бы нас всех побрал! — уже откровенно закипел начальник Всея. — Ведь можем, оказывается! Целую неделю работаем без единого сбоя, наблюдаем почти образцовую стройку… Не наводит это на какие-нибудь интересные мысли?

Острогорцев выдержал паузу, как хороший актер, хотя и не собирался актерствовать. Он ждал ответа, реакции — и не дождался. Участникам летучки, вероятно, хотелось услышать дальнейшее развитие его мыслей от него самого.

— Ну что ж, — продолжал он. — Если ни у кого не хватает смелости, я сформулирую сам. Не хватает нам элементарного самоуважения — вот в чем все дело! Нам обязательно нужно высочайшее присутствие — и тогда мы подтянемся, мобилизуемся, продемонстрируем. А как же сами-то перед собой — не хотим выглядеть красиво?.. Опять молчим, товарищи школьники? Ладно, идем дальше. Скажите откровенно: очень перенапряглись вы в эту неделю? Конечно, не очень! Просто держали себя в хорошем рабочем режиме. Давайте же так и дальше! Не перед начальством, а перед своей родной совестью. Перед своим родным делом… Ну а если кому-то необходимо постоянное внимание начальства, я постараюсь его обеспечивать… Летучка закончена! — неожиданно объявил Острогорцев, даже не сделав необходимой паузы.