Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

Семенов приехал из Ольги не один. Он привез с собой девушку лет двадцати — двадцати двух.

Прохор порядком удивился, увидя рядом с купцом молодую дивчину. Непонятное ревнивое чувство кольнуло сердце: неужто сероглазая, темноволосая деревенская эта красавица со смуглым лицом, пугливо посматривающая на дремучий лес, — жена или полюбовница клювоносого, лысеющего лавочника?

Но Семенов сам развеял подозрения Прохора:

— Кухарить будет на первое время. Семейство ее вовсе избеднялось: с Уссуры в Ольгу перебрались, прослышали, будто там жизнь уж очень хорошая. А какая там жизнь? Нищета и запустенье. Может, со временем, конечно, что и будет…

Девушка стояла на борту грязной шаланды, склонив голову, не подымая глаз, и во всей ее фигуре было видно покорное отчаяние: деваться некуда, надобно смириться с тем, что произошло, но смириться трудно и страшно.

На берегу толпились солдаты. Женщин здесь не было вовсе, и появление молодой девушки вызвало настоящий переполох. Прохор подумал, что трудно будет дивчине уберечься от людей, истосковавшихся по женской ласке: «Зря купчина девку сюда привез, на посрамление».

Семенов попросил Прохора помочь донести вещи. Прохор с охотой согласился. Он проводил Семенова до его заимки, занес вещи в дом, постоял немного, потом направился к двери. Обернувшись, сказал девушке:

— Ты береги себя. Зря на улицу не ходи.

Девушка посмотрела на Прохора с благодарностью.

— Если обидит кто — скажи, проучу негодника, — обещал Прохор на прощанье.

И зачастил Прохор на семеновскую усадьбу. Придет, а Ксеньюшка не таит своей радости. Привязалась сердцем, прибилась к сильному и надежному человеку, как оторванный от дерева листок к тихому берегу лесного ручья.

Поднялся однажды на вершину знакомой сопки Прохор и принялся вырубать, раскорчевывать небольшой участок. Оставил нетронутым стройный ствол широколистного монгольского дуба и рядом с ним поставил свой домишко. Срубил его по-деревенски, в лапу, без особых хитростей. Взвился к небу синеватый дымок нового жилья.

Бесснежным зимним днем в дверь Прохорова домика постучали. Прохор открыл дверь. На пороге стояла Ксеньюшка.

— К тебе пришла. Не прогонишь?

Жили дружно. А через год в Успенской церкви, построенной Прохором вместе с матросами «Гридня» и друзьями-солдатами, Калитаевы крестили сына. Прохор назвал его Степаном — в честь Степы Макарова, о котором хранил добрую память. Сын удался лицом и широкой костью в отца, только цвет глаз взял у матери — серые, с темнинкой, как море в пасмурную погоду…

С легкой руки Семенова, верно и безошибочно учуявшего неоценимую выгодность нового порта для торговых дел и бросившего в нем якорь, ринулись во Владивосток американские, голландские, английские, немецкие, датские и прочие дельцы. Потрясая золотой мошной, они скупали за бесценок лучшие земли, хватали все, что можно было купить: сопки, пади, луга, острова и даже болота.

Нещадно вырубались леса, уступая место под строения. Богачи селились вдоль берега Золотого Рога, а беднота ютилась на окраинах или взбиралась со своими лачугами на каменистые откосы сопок.

Семенов после ухода Ксеньюшки избегал встреч с Калитаевым — похоже, что сердился на него. Купец ходил невеселый, но не Ксеньюшка была причиной дурного настроения, а возрастающее торговое соперничество, в котором верх начинали брать иноземные пришельцы.

И тогда задумал Семенов построить скороходную двухмачтовую шхуну, заняться всерьез промыслом, возить на шхуне пассажиров, почту, грузы. Но в этом деле у него оказался соперник: американец Смит тоже решил строить шхуну для таких же целей.

Семенов ухитрился перехватить под носом у Смита мастера по корабельному делу — заезжего шведа Фриса. Заплатил ему дороже и нанял на постройку шхуны. Но Смит тайно договорился с Фрисом, чтобы тот одновременно руководил строительством и Смитовой шхуны. Швед согласился. Теперь дело оставалось за рабочими. Пока американец искал их, Семенов отправился к постовому начальнику, с которым успел завести дружбу, и выпросил у него несколько солдат, в том числе Прохора и Дерябина. Затем Семенов сходил на строительство портовой мастерской, где работал Прохор.

Калитаев неприветливо поглядел на купца, полагая, что тот пришел сводить старые счеты. Но Яков Лазаревич заискивающе улыбался, одобрительно покачивая головой, глядя на взлетающую желтыми птицами щепу из-под ловкого калитаевского топора.