Камиль Исхаков: Орлиное гнездо

Наконец-то, ГОСПОДИ!!! Проснулся.

В русских братьях «Возрожденный дух»

Все терпел, скорбел, сжимался, гнулся…

И воспрял, уже доносит слух.

Славная Россия! Да доколе ты терпишь лишения должное.

Что же ты сама себя изводишь?

Ты ли, великая страна?

Все спасала и освобождала. Сколько Мир!

Полководцев сколько возрождала.

Утверждала праведный вердикт.

За тебя молились и боялись.

Русских в трепет приводил медведь.

Восхищалиcь? Плакали, смеялись.

Звук твоих побед, услышав смех.

Ну и что Америка Европа?..

Были и у них дни, кто нацизм прихлопнуть смог.

Твой народ Россия, не они

Кто пресек триумф Буонапарде, маниакальные мечты,

от османов спас славянских братьев.

Твой народ, Россия, только ты.

Ты же не кричишь, и не кичишься.

Зло же, ошибки, иль твоя вина.

Пусть ты как «Империя», мельчишься

Все равно ты мощная страна.

Все равно, великая держава,

И могуч, и славен твой народ

Расправляя плечи моложаво

Вновь встает, с Христом идти вперед

Не твои ли гении в искусстве

И литературы сыновья

Обличали козни, блуд, распутство.

Невидаль корыстная возня?!

Предисловие

Погода разыгралась не на шутку. Грохотал гром, сверкали молнии, завывал ветер. Деревья под силой ветра раскачивались из стороны в сторону, словно корабль, причаливая, издавая при этом скрипы, хрусты, треск, которые были слышны в полумраке спальни. Напротив окна стояла тяжелая, деревянная, резная кровать под балдахином, на которой возлежал немолодой мужчина. Седые космы волос ниспадали на вспотевший лоб, который время от времени вытирала сухощавая старушка в черном одеянии.

Мужчина метался в бреду. Его еще не старое лицо, время от времени корежила гримаса страха, боли, отчаяния. С губ его срывались обрывки каких то фраз, приглушаемые грохотом разыгравшейся погоды.

Свечи в канделябрах, расставленные по комнате, с трудом разгоняли темноту. Старушка, сидевшая возле больного, в страхе осеняла себя знамением, успевая тут же промокать лоб лежащего. С другой стороны кровати, у свечи, стоявшей на будуаре, сидел поп в рясе, с огромным крестом во всю грудь, сверкающий вкраплениями драгоценных каменьев. Он быстро-быстро читал что-то из Библии, не обращая внимания на метания больного и расшалившуюся погоду.

– Не-ет…, оставь, оставь меня.....– вдруг прохрипел больной.

Старушка в страхе вжалась в стул, прижав руку к груди, а другой быстро-быстро осенив знамением.

-Свят-свят…– бормотала она.

Священник забормотал громче. Уже можно было отчетливо услышать слова святого писания.

– Господи-и-и…не оставь, не отрекись....Господи-и-и, прошу-у у....– хрипел больной.

Больной раскинул руки по кровати, заметался, разрывая белые одежды на себе. Старушка в страхе отскочила от кровати. Священник склонился над больным и выставив крест перед больным, срывающимся голосом верещал:

– Изыди, Сатана, из тела слуги Божьего… Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине твоей....– бормотал в голос священник, глядя вытаращенными глазами на лежащего и корчившегося мужчину. – Простираю к тебе руки мои… избавь раба твоего Андрея от дьявола, он сильнее меня, ибо я изнемог…– священника затрясло мелкой дрожью.– На тебя Господи уповаю, яви светлое лицо Твое, рабу твоему…Господи помилуй.....

Вдруг сверкнула сильная молния, на миг, осветив пространство комнаты синевато-матовым светом. Следом пронесся оглушающий раскат грома. Тело больного дернулось и застыло вытянувшись. Глаза были прикрыты, грудь учащенно вздымалась. Ночная рубашка чуть задралась, оголив суховатую, костлявую, волосатую ногу.

Старушка сидела в углу, сжавшись в ужасе, глядя то на больного, то на священника, боясь пошевелиться. Священник уселся на свое место и вновь забормотал молитвы.

В соседней комнате было тихо. Помещение спальни, немного мебели, в которой потчевала служанка. На стульях, диване, деревянном сундуке, в напряжении сидели кто где, три миловидные женщины и пятеро детей разного возраста. Женщина постарше в напряжении вслушивалась в проникающие сквозь закрытую дверь, звуки, пытаясь определить, что там происходит. Другая, уставившись в одну точку в полу, о чем то думала. Казалось ее совсем не заботит происходящее. Дети, один пацаненок лет двенадцати, второй лет десяти, усевшись подле матери, судорожно вздрагивали, когда из спальни доносились громкие непонятные звуки.

Третья, красивая, статная с аристократическим лицом, слегка вьющимися каштановыми волосами, казалось радоваться происходящему. Ее глаза по крайней мере излучали ту радость, которая и наводила на эти мысли. Двое ее детей, девочка и мальчик восьми и пяти лет, сидели тут же, подле, на диване. На их лицах застыла гримаса страха.