Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

Семен ходил именинником: сегодня будут спускать на воду первый собранный им катер. Вслед за Семеновым сейнером сойдет с берега в бухту катер, склепанный Федосом.

А Федос Лобода в это время шел в конторку цеха для серьезного разговора с начальством. «Поработал я здесь подходяще, на Камчатку ехать нечего — сезон кончился, пора домой к Евдокии», — рассуждал Федос. Полюбились ему морской простор и увалистые сопки Владивостока, но стоило иной раз глянуть на спокойную гладь бухты, как перед глазами возникала неширокая студеная Чихеза в мглистых тальниковых берегах. И невыразимая тоска начинала терзать душу.

В своем решении возвратиться в село Федос утвердился окончательно после недавней ссоры с Гришкой. Шмякин распустил по цеху слушок, что, снижая расценки, Лобода вредит рабочим. «Ничего мудреного нет, — нашептывал Гришка. — Лобода в Бакарасевке слыл известным подкулачником, врагом колхоза. Он даже с родным сыном из-за артельной жизни не поладил». Кое-кто верил этим шепоткам, Федос старался не придавать значения сплетням. «Собака лает, ветер носит», — отмахивался он. Но в последнее время Шмякин озлобился и стал выгонять Федоса из комнаты. «Пожил — хватит. Я жениться хочу. Съезжай с квартиры», — требовал Гришка и нашел себе союзницу — хозяйку дома. Она, видно, боялась, что Федос сообщит в милицию о картежной игре и торговле червонцами.

Федоса тяготила недобрая отчужденность живших с ним под одной крышей людей. Один лишь Юрий Дерябин не вмешивался в ссоры, стараясь какой-нибудь шуточкой отвлечь жильцов от ругани…

— Значит, это самое, — откашлявшись, начал Федос прямо с порога. — Хочу уволиться.

И, сам не ожидая того, ощутил вдруг злую горечь предстоящего расставания с заводом.

Заведующий цехом сидел на краешке табуретки боком к Федосу и смотрел в окно. Из окна была видна бухта и сильно накренившийся японский лесовоз на рейде. Заведующий цехом даже не повернул головы, наверное не услышав в своей глубокой задумчивости слов Федоса. И тогда Федос снова повторил их, но с меньшей решимостью, чем в первый раз.

Не меняя позы, слегка лишь повернув голову, заведующий спросил:

— Чемоданные настроения? Бежать вздумал? Прекрасно!..

Федос переступил с ноги на ногу. Посмотрел на кособокий пароход за окном и почувствовал потребность выпрямить его, поставить ровно, будто это сам он, Федос, стоит неловко, похилившись набок.

Заведующий сел поудобнее, подтянул к себе запыленную папку с бумагами, уткнулся в заляпанные суриком и угольной копотью наряды. Неожиданно он захлопнул папку, резким движением отодвинул ее в угол и поднялся с табуретки. Подошел к Федосу и, положив на его плечо тяжелую руку старого клепальщика, улыбнулся.

— А зачем, собственно говоря, Федос Игнатьич, уезжать? — спросил заведующий. — Мастер ты хороший, все мы тебя ценим. Чем у нас плохо?

Федосу польстило, что заведующий знает его по имени-отчеству. Остался он доволен и похвалой его труду и уменью. И это окончательно отняло у Федоса решимость, с какой он пришел сюда. Хотелось выложить начистоту, что и по Евдокии соскучился, и жить со Шмякиным под одной кровлей невмоготу больше, и что к заводу он стал привыкать, и сердце у него от всего этого прямо-таки разрывается на части. Но ведь это думается легко, а попробуй изложи все словами!

— Не поспешил ли, Федос Игнатьич? — продолжал выпытывать заведующий цехом. — Может, передумаешь, а?

И, по-приятельски хлопнув каменной ладонью по крутому Федосову плечу, заведующий вышел из конторки в цех, оставив Федоса одного перед столом с пыльными бумагами. За окном с мутными, прокопченными стеклами полыхал ярчайший день приморской золотой осени. Кривобокий пароход развернуло на якоре течением, и сейчас казалось, что он стоит ровно. Слышался грохот лебедок, поднимавших из воды связки красноватых бревен.

Вздохнув, Федос вышел из конторки и направился на площадку. Готовые катера стояли как солдаты на смотру: чистенькие, подобранные, словно застегнутые на все пуговицы. Федос узнал свой катер. Немного поодаль от него, особнячком, стоял сваренный электросварщиками за двадцать четыре рабочих дня корпус первого в стране беззаклепочного катера.

Над Амурским заливом, над сопками Эгершельда медленно плыла освещенная солнцем кудлатая туча снеговой белизны. Глядя на нее, Федосу думалось, что тучу изнутри распирает какая-то неодолимая сила, способная воздвигать в небе высоченные горы, исполинские невиданные сооружения. Одна облачная башенка долго тянулась вверх, постепенно истончаясь у основания, и, наконец, оторвалась от породившей ее тучи, превратилась в самостоятельное облачко. Федос следил за его неторопливым полетом. Было оно такое легкое, что просвечивало насквозь, как распушенный клочок ваты. И чудилось Федосу, что летит это малое облачко в Бакарасевку вместе с его думами.