Ирина Велембовская - По следам любви

— Он ведь муж мой… был.

Гребенюк, напряженно прислушивавшийся, качнул кудрявой головой и криво усмехнулся.

— Тоже жена нашлась! Много вас…

— Прекратите! — вдруг вскрикнул черненький Яша Липкин. — Здесь же горком комсомола! Как вам не стыдно!

Гребенюк еще больше насторожился. Но не заметно было, чтобы ему стало стыдно. Он только еще раз расстегнул и застегнул свою полевую сумку. И каждый из членов бюро, наверное, подумал: что же все-таки он в ней таскает?

— Я чувствую, товарищ Гребенюк, — сказал Лучина, — что вами, помимо всего прочего, руководят какие-то личные мотивы. Может быть, лучше нам их не касаться. Вы можете быть свободны, а бюро примет соответствующее решение.

Гребенюк молча поднялся и с мрачным недоверием оглядел всех.

— Вы, главное, ее-то поменьше слушайте, — указал он на Сашу, но уже без прежней уверенности. — Она вам наскажет семь бочек арестантов. Я с ей действительно имел… Но я в тот момент недоучел положение. А как узнал ее автобиографию, я все это дело разом пресек. Можете у соседей справиться.

— Горком комсомола не занимается сплетнями, — холодно сказал Лучина.

Гребенюк тронулся к двери, но там его догнал голос Яши Липкина, который спросил запальчиво-возмущенно:

— Товарищи, что же это такое?.. Ей же всего семнадцать лет… Она же несовершеннолетняя. Какой же муж? По закону это — преступление, его за это надо судить…

Гребенюк резко скрипнул сапогами у порога.

— Скажите, юрист какой нашелся! Это еще доказать сначала потребуется, что я у ей первый…

— Я прошу вас уйти! — повысил голос Лучина.

И когда за Гребенюком закрылась дверь, сел, внешне спокойный.

С минуту стояла сухая тишина, и все не глядели друг на друга.

— Так что же все-таки получается?.. — первым спросил Ваня Козодоев.

— То, что видишь. — Лучина собрал со стола бумажки, и если бы кто пригляделся к его рукам, то заметил бы, что пальцы слегка подрагивают. — Меньше нам нужно прислушиваться ко всяким… выступлениям и больше самим думать. Ты что же, не согласен со мной, Иван?

— Я не понимаю, при чем… — пожал плечами Ваня. — Конечно, этот тип — порядочная… Но суть дела ведь не в нем.

— Короче говоря, ты все еще против приема Покровской? — напрямик спросил Лучина.

— Против, — угрюмо, но в тоже время волнуясь, бросил Ваня.

— Ты, Яша?

— Понимаете, — ероша черную голову, начал Яша Липкин. — Я все никак не могу собраться с мыслями… По-моему, ее необходимо принять. Видите ли, после того, как этот дядя был здесь, мы просто обязаны это сделать.

— Понятно! — бодро сказал Лучина. — Вы, девушки, как?

— Я воздержусь, — очень тихо сказала одна, застенчивая и как будто даже ласковая. — Я, конечно, все понимаю…

— Ни черта ты не понимаешь! — почти крикнула ее соседка, совсем взрослая, с твердыми чертами лица. — Боишься. Неприятности не хочешь. А ты погляди, — она указала на Сашу крупной, рабочей рукой, — ей приятно? Может, правда, думаешь, что ножик тебе сунет?..

Она встала и отвернулась к темному окошку. Может быть, вспомнила о какой-то своей, женской, человеческой обиде и сказала глухо, наверное, о Гребенюке:

— Сволочь!.. Базу хочет под жакетку подвести. Жалко, что девчонка эта на «Металлисте» оказалась: уж у нас-то на прядильной комсомольцы бы ее от этого гада оборонили!

— Ты, Гришкина, не подменяй собой организацию! — буркнул Ваня.

— Ничего, если раз и подменю. Я на фабрике десять лет и в комсомоле с тридцать третьего. Да и хватит болтать, голосуй, товарищ Лучина!

Володька сидел понуро, и хотя до него дошло, что большинством Саша принята, он так и не поднял головы, совсем рассеянно слушая, что говорил ему Лучина относительно того, как и дальше позаботиться о Саше. Вот она какая, жизнь!.. Робкая Саша с глазами Снегурочки… Володька Мишуков смотрел на тебя с самыми правильными мыслями. Насчет чего-либо такого… даже и подумать не решался. Всю голову изломал, придумывая, как ей помочь пережить, если в горкоме откажут. Пусть бы самому потом хоть строгий выговор закатили, он бы уж от Саши ни на шаг. Володька считал, что Саша совсем, совсем одна… А вот теперь оказывается, что муж какой-то у нее…

В сердце у Володьки стало пусто, как зимой в поле. Он встал и взял шапку, готовый все же пойти за Сашей, тем более что Лучина бровями указал ему на дверь, за которой недавно скрылся Гребенюк.

— Получишь комсомольский билет, Саша, храни его понадежней, — сказал Лучина. — Если у тебя его… похитят, трудно нам будет опять тебя защитить.