Нора Адамян - Трое под одной крышей [Повесть, рассказы]

— Мне заниматься надо!

— Занимайся. Они раньше шести не приедут. Простые хорошие ребята. Двое — капиталисты, остальные — вполне социально близкие.

— Ты всегда что-нибудь такое придумаешь…

— Спасибо, сестренка! Ты меня здорово выручила. У меня вечером — перевод фильма в Доме ученых, без подготовки, прямо с экрана. Значит, к шести. С меня все расходы!

Он повесил трубку. Таня ждала. Ей было интересно, что учудил Юрка, двоюродный брат, полиглот, переводчик Интуриста.

— Ужас! Двенадцать человек! Что будем делать?

— Главное выдержать европейский стиль, — сказала Люся.

— Бутерброды?

— Ты еще борща им предложи! Бутылка коньяку, вазочка конфет типа «Золотой ключик». Больше ничего.

— Коньяк очень дорогой.

— Взыщем с Юрки!

— А не лучше наливку домашнюю из черноплодной? — предложила из соседней комнаты мама.

— Мамочка, — очень терпеливо сказала Люся, — иностранцы любят армянский коньяк. Ты можешь это понять?

— Ну да, академиков принимала, генералов принимала, а тут не понимаю…

— А иностранцы — это совсем другое! — не сдавалась Люся.

— Ладно. Делайте как хотите.

Таня была в общем готова к выходу, так что провозилась не больше пятнадцати минут — и ушла за покупками. А Люся немного посидела, сосредоточившись на предстоящем приеме. Она всегда сперва намечала про себя объем и последовательность действий, а потом срывалась как заводная.

Полотер заглушал все остальные квартирные шумы, но, когда он наконец умолк, Люся услышала знакомые шлепающие и чавкающие звуки. Она выскочила в кухню. Мама, согнувшись над квашонкой, месила тесто.

— Мама, ты что это затеяла?

В их доме не было принято так разговаривать с матерью. Люся повторила, смягчая первый взрыв:

— Что это ты делаешь, мамочка?

— Иди, иди себе! — недовольной скороговоркой ответила мама. — Что мне надо, то и делаю. Будешь еще меня контролировать.

«Не допущу! — сказала себе Люся. — Ни за что не допущу!»

Пришла Таня с покупками и цветами. Мама заглянула в дверь.

— Не люблю я эти гладиолусы. Холодные цветы. И что это вы комнату так оголили?

— Европейский стиль, мамочка.

Таня озабоченно сказала:

— Хоть немного надо продумать, о чем с итальянцами изъясняться. Языка не знаем, ну хоть полопочем — ах, Анна Маньяни! Ах, Феллини! Ах, неореализм! А еще что? Какие у них современные писатели? Пиранделло? Карло Леви?

— С писателями поосторожней. Я как-то с американским физиком все о Хемингуэе распространялась, а он, оказывается, даже имени этого не слышал. Но, между прочим, мама тесто на ватрушки поставила. Сорвет она нам прием!

Таня пошла на кухню.

— Мамочка, ты на что квашонку завела?

— Далась вам моя квашонка! Она вас не касается, — непримиримо ответила мама. — Я в ваши дела не мешаюсь.

Ходики с кукушкой показывали половину четвертого. Решали ответственный вопрос — в чем принимать иностранцев? Одеться следовало хитро: нарядно, но как бы по-домашнему. К пяти часам были готовы. Таня — в мягких желто-коричневых тонах, Люся — в лиловом. На лице — легкий тон, губы не подкрашены. Элегантный домашний вид.

Ровно в шесть, едва откричала кукушка, теленькнул звонок. Европейская аккуратность. Вернее, Юра торопился в Дом ученых. Таня встречала гостей у входа. Люся у дверей комнаты.

Они проходили гуськом, и каждый, приветственно подняв руку, повторял по одному русскому слову: «Привет, привет», «Дружба, дружба», «Мир, мир». А высокий, беловолосый почти вдохновенно скандировал: «Под-мос-ковный ве-че-ра! Под-мос-ковный ве-че-ра!» На что Таня и Люся, светски улыбаясь, отвечали: «Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте».

Самое трудное — всегда начало. Иностранцы топтались по комнате, осматривались с доброжелательным интересом. Потом, побуждаемые хозяйками, расселись по местам. Двое были пожилые — один из них высокий, очень красивый, тщательно одетый, другой толстый, лысый, — очевидно, это и были капиталисты. Остальные — среднего возраста, а четверо — совсем молодые в облезших по моде джинсах и битловочках.

Молчание уже стало затягиваться. Таня в таких случаях «уходила в кусты» и ждала Люсиных действий. А Люся, понимая, что вся ответственность за прием возложена на нее, шагнула к проигрывателю и чуть не опрокинула беловолосого, который уселся на низкий пуфик. Он поднял к ней лошадиное лицо с большими серыми глазами и улыбнулся, показав крупные зубы. Вылитый Фернандель — только молодой и похорошевший. Люся пустила проигрыватель и разлила по рюмкам коньяк.