Святослав Сахарнов: Остров водолазов

— Куры — это айны, — объяснил Аркадий. — По-айнски «кур» означает просто «человек».

Просидев за книгой Стеллера до темноты, мы вернулись к Аркадию.

Я сказал:

— Сегодня я остаюсь у тебя. У меня нет сил и желания добираться через весь город, домой. Итак, к чему мы пришли?

Аркадий сделал несколько шагов по комнате.

Сев за стол, мы шаг за шагом восстановили результаты многодневных поисков.

Можно было считать установленным, что пароходы «Минин» и «Аян», принадлежавшие Русскому пароходному обществу и приписанные к порту Владивосток, вышли в один из дней октября 1922 года из Владивостока. На них бежали люди, связанные с белыми или японцами, а также те, кто, боясь новых порядков в России, решили эмигрировать и начать жизнь за границей..

Среди пассажиров «Минина» был директор частного Владивостокского музея истории Соболевский и с ним несколько офицеров.

Можно считать установленным, что «Минин» и «Аян» погибли спустя несколько дней где-то в районе южной части Охотского моря или части Тихого океана, прилегающей к Курильским островам и Хоккайдо. Причина гибели неизвестна, но злого умысла в гибели пароходов, скорее всего, не было.

Третье. На пароходе «Минин» директор музея Соболевский и с ним неизвестные лица везли в запечатанном свинцовом пенале, какой использовался на флоте для секретных судовых документов, что-то, что они считали чрезвычайно ценным и что пытались спасти даже в момент смертельной для судна опасности. Пенал не принадлежал к судовому грузу и не был судовым имуществом, иначе бы капитан и матросы вели себя в отношении этих людей и пенала иначе. Можно предполагать, что в пенале содержались наиболее ценные документы из собрания музея и частной коллекции Соболевского.

Четвертое. Остров, у которого произошла катастрофа, называется по-японски Сендзюкуити, что в переводе значит Тридцать один, а по-русски просто Тридцать первый. Но такого острова в группе Курильских островов сейчас нет.

И, наконец, пятое. Пароходы «Минин» и «Аян» были выброшены на камни. Их остатки могли сохраниться до наших дней.

— Надо сделать вот что, — сказал я, — надо разослать письма. Во-первых, сотрудникам газеты «Дальневосточный моряк», тем, кто работал в ней осенью двадцать второго года. Во-вторых, родственникам Соболевского. Сам он, полагаю, на родину не вернулся. В-третьих, можно попытаться найти кого-нибудь из команды «Минина». Ведь они спаслись?

Аркадий пожал плечами:

— Я не могу явиться к Степняку, не обладая исчерпывающим ответом на любой его вопрос. Надо разослать письма всем, кто может что-нибудь знать о «Минине» и «Аяне». Смотри, я купил сегодня конверты. Я чувствовал, что они пригодятся. Ты прав, мы знаем достаточно. Можно начинать.

Он вытряхнул из портфеля на стол кучу конвертов, сбил конверты в аккуратную пачку и уселся за пишущую машинку.

Звенящий белый лист с треском вошел под валик. Аркадий упоенно начал выстукивать текст. Он касался пальцами клавиш легко, как пианист. Он печатал не глядя.

— Пишу в музеи. В архив. В справочный стол.

— Напиши в Дальневосточное пароходство.

Я взял фотографии газетных полос и еще раз внимательно прочел текст.

…Что сказать? Много точных деталей, есть подробности аварии… Статью писал или очевидец или человек, беседовавший с теми, кто был на «Минине».

Я попробовал и полное отрицание. Фальшивка? Зачем было фабриковать ее? Мистификация? С какой целью? Кстати, в те времена авария даже с человеческими жертвами вряд ли могла заинтересовать читателей больше, чем сообщения из Маньчжурии или Забайкалья, где свирепствовали остатки белых банд и решалась судьба Дальнего Востока. Странно. Очень странно…

Аркадий кончил печатать и ушел бросить письма. Я лег на кровать, снял туфли, вытянул усталые ноги. Незначительная, какой она казалась мне попервоначалу, история начала приобретать размах и четкость. Тонкая нить, которой следовал Аркадий, упорно не рвалась. Я представил себе: на груду рукописей, которая высилась на столе у Аркадия, в один прекрасный день ляжет письмо в сером конверте с криво наклеенной маркой, — я отчетливо представлял себе это письмо. Долгожданный ответ…

Когда я проснулся, Аркадий сидел за столом, неторопливо листая том за томом. Светлые волосы топорщились над его головой, как венец мученика.

Спать ему было негде: я занял единственное ложе.

Я приподнялся и взглянул в окно. В город уже входило утро. За стеклом последний раз вспыхнули и погасли фонари. Призрачный свет зарождающегося дня упал на оконную раму. В стеклах заблестели капли дождя. Над горбатой черепичной крышей дома на противоположной стороне улицы возник силуэт парусного корабля. Осторожно, словно пробуя глубину, парусник плыл вперед. Безмолвные казаки сидели вдоль борта. Ветер надежды наполнял холщовый парус. Коч плыл в зеленом небе, отступая и уменьшаясь в размерах.