Святослав Сахарнов - Остров водолазов

— Нет. Но сразу видно человека. Аккуратен и исполнителен. Пошлешь ему перечень?

— Поздно. Приедем во Владивосток, явимся к нему. Делаю на карте пометку.

Положенный на карту маршрут нашей поездки напоминал созвездие Большой Медведицы: Владивосток — остров Тюлений — Курильские острова — и снова через Сахалин во Владивосток. Черпак и ручка. У самого начала ручки Аркадии написал имя Белова.

Тут же, у надписи «Владивосток», значилось — «Институт океанологии», а около Кунашира — «Краеведческий музей».

В начале июня мы начали собираться. Нужно было купить походную одежду, заказать билеты. Аркадий отнес на почту заявление, чтобы все письма, адресованные ему, пересылали в Южно-Курильск.

Минута, когда в моих руках оказался билет до Владивостока, заставила меня наконец поверить в реальность происходящего. Мы летели.

Последний день был наполнен горячечной суетой. Комната Аркадия оказалась заваленной вещами. Мы боролись с ними. Аркадии сидел верхом на рюкзаке и, едва не плача, пытался втиснуть в рюкзак одеяло. Белье, посуда, книги, полотенце уже лежали там. У ног Аркадия, хмуро поблескивая, валялись зеленые ласты и легководолазная маска. Я ликовал. Я уложил вещи в два чемодана и злорадствовал.

— Несчастный, как ты потащишь их? — спрашивал меня свистящим шепотом Аркадий. Цвет его лица менялся: оно то краснело, то бледнело; одеяло то погружалось в недра рюкзака, то медленно, как осьминог, выползало оттуда.

— Не знаю! — равнодушно отвечал я. — Ездят же люди.

— Шнорхель! — вопил Аркадий. — Где мой шнорхель?.

Он становился на четвереньки и лез под стол. Стол с жалобным скрипом поднимался, шаткие ножки его повисали в воздухе.

— Ты уже спрятал шнорхель.

Аркадий бросался вытаскивать из рюкзака вещи и на самом дне обнаруживал анодированную трубку с загубником.

— Привяжи ее к чемодану. У тебя ведь будет и чемодан?

— Зачем он мне? Ну скажи — зачем? — голос Аркадия переходил в стон.

Все-таки к концу дня рядом с его рюкзаком появился новенький, блестящий чемодан. Его бока были безобразно раздуты. Лак не выдержал и потрескался. Хрупкие черные чешуйки, как ночные бабочки, разлетелись по комнате.

— Первый раз еду так безобразно, — горестно сказал Аркадий. — Как мешочники двадцатых годов.

По трапу самолета мы поднялись последними.

«ИЛ-18» взвыл моторами и, подрагивая на стыках бетонных плит, помчался навстречу восходящему солнцу. Он взлетел носом на восток. Он нес нас к Тихому океану.

Приморье встретило нас прохладной сырой погодой. От аэродрома до города нас вез автобус. Он катился по неширокой асфальтированной дороге, по равнине с редкими конусами терриконов, по всхолмленному побережью залива.

Сочная зелень буйствовала на склонах.

Мы с трудом получили помер в гостинице, и Аркадий тотчас же потащил меня в институт. Огромный, похожий на аквариум троллейбус, покачиваясь, вез нас по загородному шоссе. Вдали на свинцовой воде чернели на рейде корабли. Голубые дымки висели над их трубами.

В институте Аркадий поручил меня каким-то своим знакомым биологам, а сам скрылся за дверью с табличкой «Заместитель директора».

Знакомые повели меня в подвал показывать аквариумы.

В полутемном помещении с низким потолком светились огромные прозрачные ящики. Журчала вода. В деревянных лотках гроздьями лежали черные раковины мидий.

Один из сопровождающих включил спрятанную за аквариумом лампу. Из зеленого полумрака выплыло испещренное песчаной рябью дно, на нем — куча камней. Мелкие пучеглазые камбалы жались к стенке аквариума. На песчаном дне лежали бугорчатые трепанги. Они лежали неподвижно, припорошенные илом, и ничем не напоминали живые существа.

— Видите осьминога?

Никакого осьминога я не видел.

— Да вот же он!

Все стали тыкать пальцами в стекло. Пальцы указывали на камни. В глубине щели между двумя камнями едва заметно колыхалось что-то пятнистое и зыбкое.

Пришел Аркадий и сказал, что на Тюлений дана телеграмма. Можно ехать.

Вечером, получив в справочном бюро адрес Белова, мы отправились к инспектору. Его дом оказался неподалеку от гостиницы. Среди низких, потемневших от времени строений высилось врезанное в каменный бок горы новое многоэтажное здание.

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью, из-за которой доносился тонкий детский плач.