Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

Дни и ночи у причалов толпились рыбацкие байды и каюки, подвозившие рыбу с тонь, от зари до зари в засолочных сараях звенели резвые голоса резальщиц и засольщиц.

Изредка в людском водовороте появлялся и сам хозяин, Осин Васильевич Полякин. Держался он на берегу и на рыбном дворе незаметно и скромно. В потертом на локтях люстриновом пиджаке, в высоких, с длинными до паха голенищами, густо пропитанных дегтем сапогах и вылинявшем суконном картузе, нырял он в толпе, как ерш в щучьем стаде, разговаривал со всеми тихим, но твердым голосом, как разговаривал и на миру, и в церкви, и у себя дома. И только серо-зеленые, с горошинку, светившиеся умом глаза прасола, смотрели на всех по-разному, — то хитро, то ласково, то жестоко и неумолимо, судя по тому, на кого они были обращены…

Дело свое Осип Васильевич начал с пустяков — с ловли рыбы крючьями. Сам выезжал на мелководный Таганрогский залив, коченел осенними холодными зорями на утлом каюке, часто попадал под бешеный низовой шторм, вырывая у моря капризную ловецкую удачу. Промышлял Осип Васильевич красной рыбой — осетром, севрюгой, белугой. Но не сдавал добычу прасолам, а сам сплавлял каюком в город. Потом пудами скупал у рыбаков рыбу прямо с тони и перепродавал прасолу, наживая на этом копейки. Под небольшие проценты взял однажды у лавочника сотню рублей, купил байду рыбы и удачно перепродал. С того и пошло. Все смелее и изворотливее становился Полякин, уже соперничая со старым прасолом, перехватывая рыбу на пути к нему, набавляя копейки на пуды и давая неграмотным рыбакам расписки, по которым всегда недоплачивал. Расписки размокали в карманах рыбаков, цены на рыбу менялись в зависимости от успешности путины и изворотливости перекупщиков. Осип Васильевич умело лавировал между ними, выгораживал себя, все смелее задерживал расчеты с ватагами, расширяя оборот и наживая уже не копейки, не рубли, а десятки, сотни, тысячи.

Широко развернул дело новый прасол. Уже собственные красавицы-байды везли рыбу в Таганрог, собственные засолочные пункты и коптильни выросли по побережью Мертвого Донца.

Под хитрой опекой Полянина заработали десятки мелких прасолов. Как голодные бакланы, заметались они по гирлам Дона и, не выпуская из своих рук и пуда рыбы, наживая копейки, несли, сами того не замечая, в шкатулки Полякина рубли.

Уже не пачкал в противную рыбью слизь своих рук Осип Васильевич. Он побелел, расплылся в лице, отпустил плотное, солидное брюшко.

Все грязные дела свалил на мелких прасолов и наемных агентов.

Рыба полилась в сараи Полякина безудержным потоком. Уже не гонялся за ней Осип Васильевич, ночи проводил в теплой постели под боком откормленной балыками жены. Даже денежные расчеты производились теперь в конторе и не обременяли прасола трудной арифметикой.

В делах спокойнее, радушнее стал Полякин, выстроил тут же на берегу, рядом с заводами, голубой двухэтажный дом, рассадил сад и пошел крепкую хозяйственно-сытую жизнь.

В деловых заботах, в семейных утехах текла жизнь в голубом доме. Словно по лестнице, уверенно поднимался Осип Васильевич на ясно видимую им самим вершину. Все выше забирался он, все виднее становился не только в среде богатеев родного хутора, но и других нижнедонских хуторов.

День, так нехорошо встретивший рыбаков в Терновом ерике, наградил Полякина новой удачей. Ватага Емельки Шарапова вернулась из заповедника с богатым уловом. На беду рыбаков жарко палило солнце, рыба спекалась, пухла, напитывая неподвижный воздух терпким запахом разложения.

Рыбаки торопливо подгоняли к берегу тяжелые каюки, беспокойно поглядывая на тускло поблескивающие вороха рыбы. Голоса людей звучали хрипло, раздраженно.

Полякин расхаживал по берегу, благодушно щурясь, заложив за спину полные, в рыжей щетине руки. Он знал: измученные люди, так жаждавшие улова, готовы сбыть рыбу за полцены, чтобы не допустить ее порчи и не выбросить в реку, как негодный малек; знал также, что купить такое количество рыбы может только он, и был уверен, что рыбаки никуда от него не уйдут, отгрузят рыбу в его заводы за любую назначенную им цену.

Каюки Егора и Ильи Спиридонова лениво уткнулись в причал.

Выкинув кошку [8] Кошка — небольшой четырехлапый якорь. , Егор спрыгнул на берег.

У сарая, прямо на песке, лежал щуплый мужичонка, сизый весь от рыбьей чешуи, и, жуя размокший окурок, лениво щурил на солнце тусклые, водянистые глаза. Вытертая, похожая на камилавку шапчонка лежала на вихрастом виске боком, придавая худощавому, по-птичьи заостренному лицу шельмоватый ухарский вид. Это был сам владелец огромной волокуши, главарь ватаги крутьков Емелька Шарапов.