Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

Сегодня Егор был особенно сдержан и молчалив, но лицо, тускло освещенное месяцем, было угрюмым и предвещало недоброе.

«Подходит время… Скоро запьет!», — подумал Аниська, и ему стало скучно.

Устало передохнув, он поднял весла.

На берегу, против Спиридоновой хаты, засуетились тени. Аниська легонько свистнул.

— Подворачивай! — донесся из полумрака сиплый бас.

— Чего подворачивать? Наладились там и отчаливайте, — крикнул Егор. — Постой, Анисим, не греби.

От берега откололась темная краюха, быстро двинулась навстречу.

Подплывшим каюком управлял Илья Спиридонов. Неуклюжей глыбой развалился он на корме, небрежно сжимая подмышкой конец весла.

За веслами сидели Васька и кряжистый коротконогий балагур, злой пересмешник Панфил Шкоркин. Четвертым был Семен Аристархов. Трескуче кашляя, сидел он на корточках и выплескивал из каюка воду: каюк был стар, швы его пропускали воду.

Каюки глухо стукнулись бортами. Илья выпрямился во весь свой саженный рост, перелез к соседу.

— С добрым утром, кум! — весело поздоровался он. — Раненько спохватились мы с тобой, да неизвестно, поймаем ли чего.

— Чего доброго, а бычков наловим. Справа наша важнейшая, Выдержит пудов на двести, — усмехнулся Егор.

— А вы думали, как в законном рыбалить, — просипел со спиридоновского каюка Панфил. — Наше дело штаны мочить в колдобинах да бычков ловить. А по кутам пускай Емелька Шарапов рыбалит.

У Панфила была привычка часто прерывать свою речь неуместным смехом, отчего казалось, что Панфил издевается над самим собой. Упомянув о крупном хуторском волокушнике Шарапове, он коротко, дурашливо хихикнул.

— А кто же тебе мешает в шараповскую ватагу приставать? — насмешливо спросил Егор.

Панфил долго беспричинно смеялся, потом махнул рукой.

— Не хочу я, будь он проклят. Он с ватажников все жилы вытянул, а с пихрой душа в душу… Чужими деньгами откупается.

Было уже совсем светло, когда рыбаки приехали в Терновой затон.

Восток розовел все ярче, разгорался. Затон уходил к морю ровной зеркальной дорогой. Ветер затих, камыши стояли неподвижной сплошной стеной.

— Эх, и погодка! — восторженно воскликнул Егор. — Навались, селедочка, не обходи нас, грешных.

— Погодка, только в запретном сыпать, — с сожалением вздохнул, разминая руки, Панфил.

Егор и Илья сбрасывали сети.

Сначала высыпали ветхую, трещавшую по всем швам сеть Егора, потом еще новую и крепкую Ильи Спиридонова.

Аристархова и Ваську высадили на топкий, непролазный берег подтягивать концы. Аристархов сбросил штаны, бродил у берега, тонконогий, похожий на огромную цаплю.

Аниська, свесившись с кормы, держал струной натянутое тягло, слегка отпускал его, выравнивал, пробуя, правильно ли легло под водой полотнище сети. Иногда он ощущал в руках упругое сопротивление. Незримая сила могуче давила на сеть. Аниська, замирая, думал, что это идет, натыкаясь на ячейки, сельдь.

Подгребая к берегу, работал веслами Егор. Илья гонял каюк на середину испода, удерживая и выравнивая легшую полукругом цепку поплавков. Горбясь под смолистой бечевой, натуживаясь и кряхтя, вышагивали по росистой грядине Васька и Панфил. Широко раскрыв рот, задыхаясь, шел в тягле Аристархов. Встающее из-за камышей солнце светило ему в лицо. Обливаясь потом, он все чаще, нетерпеливей озирался на суживающуюся петлю поплавков.

Через полчаса сеть мокрой копной легла на берег. Улов оказался ничтожным: сельдь пересчитали поштучно, уложив на дно спиридоновского каюка.

Поддерживая мокрые сползающие штаны, Панфил, зябко крякнув, подпрыгнул, ехидно заметил:

— Вот тебе и срыбалили в законном, сучок ему в дыхало! Хе-хе… Порадуем прасола — нечего сказать.

— Черти б его забрали с такой радостью! — выругался Илья. — Сели в лужу в этом году с селедочкой. Обанкротились.

Аристархов подошел к каюку, дрожащими руками взворошил сельдь.

— Да тут, ребята, и делить нечего, ежели другой такой улов будет. Вам между собой еще так-сяк, у вас какая ни есть справа, а мне…

Аристархов закашлялся, пряча искаженное обидой и разочарованием лицо.

— Ничего, Сема, сколько поймаем, столько и разделим, — успокоил соседа Егор.

— Да ты не канючь, хвороба несчастная, — насмешливо вставил Панфил. — Вторую тоню разве такую вытащим? Два каюка нальем доверху. Я лично тебе каюк рыбы отдаю… Понял?

Панфил засмеялся, но никто не поддержал его шутки.

Улов был, действительно, жалок, и после слов Аристархова всем стало особенно ясно, как ничтожен лов в законной полосе.