Виктор Лихоносов - На долгую память

— Одни слова. — сказала Физа Антоновна и вышла встречать корову.

Потом Никита Иванович, решив выдобриться, уселся доить.

— Дави пальцем на сиську, — учила Демьяновна. Никита Иванович еле крепился на корточках, тогда Демьяновна стала его поддерживать. Надоив полведра, они оба упали и разлили молоко.

— Будет нам теперь от Физы, — сказала Демьяновна. — Больше не поднесет.

Физа выскочила, постояла молча, со слезами на глазах подобрала ведро и ушла.

— Ну, старенька, ну извини, — развел руками Никита Иванович, — я ж хотел помочь. Ну поставь меня в угол на коленки. До утра! Я виноват. Она мне ногой по ведру как дала, и я на бок. Упал перпендикулярно-горизонтально. Раком.

— Поцелуй ее, — сказала Демьяновна, — мы отходчивые. Пошла я. Пошла, пошла. Спасибо вашему дому, пойду к другому. Я очень довольна, как день прошел. Незаметно. Завтра приходите ко мне. А на троицу — обязательно! Физа, ты меня знаешь, хоть серчай, хоть нет, а я к тебе с дорогой душой.

Ох, не затем пришла, не гулять пришла, — запела она, вывалилась на крыльцо, покатилась на толстых ногах за ворота, потом мимо своего дома.

— Вот так и день прошел, — сказала Физа Антоновна.

— Другой будет. Мне послезавтра на работу.

— Ложись отдыхай.

— А ты мне вот столечко поднесешь?

— И-и, даже и не спрашивай. Моры не знаешь.

— А мера — это что? Ты физику изучала?

— Ничего я не изучала. Ложись, ложись. — Пойду дверь в уборной прибивать.

— Какая там дверь, на ногах не стоишь!

— Я? Как штык!

— Ложись! В стайке не подчистил, корове негде лечь.

— Как до потолка накладет — все повыкидаю. Захочет — ляжет. Ей теплей будет. Пусть привыкает. Человеку тоже нелегко. Терпим.

Пришли из школы ребята. Стриженный наголо Толик кинул портфель на кровать, заправил вылезшую из штанов рубаху, сел, тяжело дыша, за стол: «Мам, что-нибудь перекусить». Женя пришел спокойнее, но тоже весь был горячий, потный, в пыли, очевидно, оба гоняли после занятий мяч.

— Репортаж был? — спросил Толик у отца.

— Был.

— Какой счет?

— Двадцать два — ноль!

— В чью пользу?

— В пользу Кипиной Дуньки.

— Пря-ямо.

— Не прямо, а чуть-чуть накось. Не подражай! Видишь, отец с охоты приехал, уток вам привез.

— Знаем мы эти утки. — Родному сыну смелее было поддевать отца. — Одну убьешь — говоришь: десять.

— Одну-у… Мать, готовь ремень, сейчас будем проверять дневник. Исправил двойку?

— Пап, ты выпил, так лежи. А то мы тебя свяжем.

— Попробуй! — поднялся Никита Иванович, предлагая помериться силой. — Давай поборемся. Не таких быков валил. Женя! Нарисуй мои мускулы. Да вообще-то они босяки, — засмеялся он. — Женя, ну ты, сынок, ты вообще бы изобразил чо-нибудь перед отцом. Чо-нибудь представил нам в порядке Малого театра. Под Жарова чо-нибудь. Я Жарова два раза видел на фронте. Уморил от и до. Ты в драмкружке играешь, а я тумак, шофер первого класса. А вообще-то я вас люблю. Дети! Не верите? Гадом быть, чтоб мне не сойти с этого места. Ну где я вам чего достану? Разве я не хочу, чтобы вы были лучше всех! — Он даже заплакал. — Отец выпил, подумаешь. Больше нашего пьют, и то ничего. А я простой русский Иван, кончите экзамены — покупаю велосипед! У меня сыны — во! Если не куплю, заставите меня раздеться и показаться и окно. Вы смоетесь, потому что не знаете, что такое потенциал. Думавете, мне не хочется, чтоб нам завидовали? Мы и так ничего.

— Ты матери пальто сначала купи, — сказал Толик.

— За пальтом дело не станет. Я ей, может, шубу хочу справить. К будущему году.

Толик взял гитару:

Стоял красивый домик, в нем жили рыбаки.

— Играй, а я буду думать. Я буду обдумывать закон Ньютона.

Он прикрыл глаза и уснул. И, как часто бывало, скромно появился на пороге Демьянович, искавший свою жопу по дворам. Физа Антоновна с сочувствием поднесла ему стул. Демьянович был мужик крупный, достойный на вид, и его покорность, мягкость в семье удивляли соседей. Над другим бы посмеялись, но его как-то еще более уважали за одинокое молчание. Посидев, посудив кое о каких делах, он встал и как бы между прочим, словно не за тем приходил, спрашивал: «А моей у вас не было? Почему-то дом на замке».

— Да, наверно, отличилась куда-нибудь, — вежливо, с непониманием отвечала Физа Антоновна. — Была у нас, посидела, говорит — надо идти готовить. Наверно, где-нибудь здесь. Ты спроси у Моти, — посылала она его в другой дом, чтобы он не наткнулся на свою жену, которая где-то болтала и без конца вспоминала о муже: