Вилис Лацис - Земля и море

— Вот это я понимаю — наелся.

Все расхохотались, а Дейнис, хитро подмигнув женщинам, улыбнулся:

— Разве не правда?

Появление Дейниса внесло оживление в жизнь обитателей усадьбы. Всюду, где бы он ни появлялся, возникал смех. Поздно вечером, когда все разошлись, он даже пытался поухаживать за работницей Зете, за что был шлепнут мокрой тряпкой. Ничего. Женщины иногда капризничают — настоящий мужчина не обращает на это внимание.

Наутро со станции привезли инструмент Дейниса и материал для каркаса лодки. Ян и Зете ушли к соседям отрабатывать толоку. Теперь Зандав был свободен и помогал Дейнису делать лодку. Старый Эзериетис сам повез на мельницу зерно свежего обмолота.

В первый день никакой работы не получилось. Дейнис отличался медлительностью и привык делать все с большой осмотрительностью. Прежде всего он выбрал место — солнечное, защищенное от ветра и чтобы никто не мешал.

Забив в землю колья, он устроил грубый рабочий верстак, еще раз пересмотрел отобранные Алексисом доски и поделочный материал, а потом, приняв глубокомысленный вид, что-то измерял, вычислял и записывал; при этом очень мало говорил. Он только спросил у Алексиса, какой длины и ширины должна быть лодка.

— Остальное я знаю сам.

В этих занятиях прошел день. Вечером Алексис не позволил Дейнису идти в людскую и плести небылицы.

— Рассказывай, как у вас дома. Все по порядку.

И Дейнису ничего не оставалось делать, как только рассказывать. Оказывается, в его памяти сохранилась каждая мелочь. Он помнил даже число и какая в тот день была погода, когда у Пауны порвало сети, и когда поймали первого лосося, и сколько Тимрот получил за большой улов рыбца.

— Алуп соорудил новую донную сеть для бельдюги и камбалы и приделал к мотору лебедку, я ему изготовил барабан… После троицы разбило партию плотов на сплаве, и весь берег забило бревнами. Грикис утащил два бревна на лесопилку, да не тут-то было! Хозяин пронюхал и велел бревна возвратить. Томас? Что ему делается — нашел себе половинщика и полощется в море. Как-то испортился у него мотор, пришлось на парусах домой добираться. Теперь море разбили на участки и указали, где ловить неводами, а где сетями. Так лучше, а то каждый раз получается скандал.

Рассказав подробно о соседях, он перешел к своему семейству и похвастался пасынком.

— Замечательный мальчонка. Как из школы приходит, сразу ко мне. Присматривается, наблюдает, учится. «Папа, а для чего это, зачем ты вбиваешь туда деревянную втулку?» Он мне много помогает, особенно когда варишь смолу. Ходит с рыбаками в море на ночной лов. Подрабатывает понемногу. Научу его своему ремеслу, а там, если пожелает, пусть учится дальше.

Зандав с жадностью ловил каждое слово Дейниса. Всякий пустяк говорил ему о чем-то дорогом, близком сердцу; слушая Дейниса, он уходил в иной мир, и ему казалось, что до него доносится шум моря, его соленое дыхание, а перед глазами расстилались раскаленные солнцем прибрежные пески.

— Расскажи еще что-нибудь. Хочется обо всем узнать.

Это были прекрасные дни. Даже Аустра отошла в сознании Алексиса на второй план. Существовал лишь Дейнис и его рассказы.

— Как поживает Лаурис? Чем он летом занимался?

— Да так, кое-чем. Скажи, Алекси, что это за ерунда получилась, когда он удрал с твоей свадьбы? Мы надивиться не могли.

— Не знаю. Ему было как-то не по себе.

— Не поссорился ли он с кем-нибудь?

— Лаурис? Нет, он напоследок крепко выпил и потанцевал.

— Да, да. Он и сейчас какой-то странный. Вернется с моря и никуда не показывается. Частенько гуляет на дюнах в одиночестве. В разговоре с ним, кроме «да» и «нет», ничего не услышишь. Прежде он таким не был.

Дейнис делал лодку две недели, зато и было на что поглядеть. Поставив уключины, сделал гнездо для мачты, слани и руль. Пришлось, конечно, вытесать и две пары весел. Вскоре после этого за клетью Эзериешей запылал костер, и оба земляка начали варить смолу в старом котле. Смолить лодку пожелал сам Алексис. Его пьянил запах смолы, и как чудесно бывало по вечерам, впервые за долгие месяцы, увидеть почерневшие от смолы руки — не хотелось даже отмывать их. С первого раза лодка сделалась светло-коричневой — сквозь слой смолы просвечивала желтизна дерева.

— Пусть посохнет несколько дней, потом спустим на воду, — сказал Алексис. — Раньше понедельника выходить на ней не стоит.