Мария Халфина - Повести и рассказы

И девчонки… большие ведь уже, все понимают… «Папуленька… Папуленька…» По силам ли хрупкому ребячьему сердчишку такое испытание — разрываться между матерью и отцом?

Нельзя дальше тянуть. Не может он, не имеет права воздерживаться. И право его и долг его — искать выход из людской беды.

На столе его ждала почта. Извещение горкома о семинаре… Бланки отчета… Приглашение военкомата на встречу ветеранов войны с призывниками.

Колмаков вскрыл последний конверт. Три страницы убористого машинописного текста… Бросилось в глаза первое слово обращения — «мама» и восклицательный знак.

Колмаков потянулся за брошенным в корзину конвертом. Нет, все правильно: наименование завода, партбюро… секретарю. Ну что же, товарищ секретарь, выходит, кому-то нужно, чтобы ты прочитал это чужое письмо, адресованное чьей-то чужой маме…

«Мама! Я получила письмо депутата райсовета товарища Анисимовой, которая живет рядом с вами. Итак, ты своего добилась: развела Ивана Поликарповича с Тамарой… — прочитал Колмаков и тихонько присвистнул. — …Развела Ивана Поликарповича с Тамарой. Но тебе показалось этого мало. Чтобы свалить вину на Ивана, ты грозишь написать на него жалобу в партбюро.

Предупреждаю: копию этого письма я одновременно высылаю секретарю его парторганизации.

Я не могу позволить тебе клеветать на такого чистого и честного человека, как Иван Поликарпович. Через неделю начинаются каникулы, я за тобой приеду. Пишу тебе это письмо для того, чтобы раз и навсегда все обговорить и не вступать с тобой в личные объяснения.

Говорить с тобой невозможно. Любой разговор ты превратишь в дикий скандал, с истерикой и визгом.

Не обижайся, что я пишу о наших семейных делах всю правду, ничего не скрывая.

Пришло время поставить точки над i.

Секретарь парторганизации, к которому ты сама обратилась, для Ивана, да и для всех нас человек не чужой. Он должен во всем разобраться и понять, как могли в нашей семье сложиться такие тяжелые отношения.

Я прекрасно знаю, на что ты делаешь упор в своей жалобе. Во-первых: оставшись молодой вдовой, ты самостоятельно воспитала троих сирот-детей. Жертвуя ради детей личной жизнью, всех поставила на ноги, дала им образование.

Второе: Тамара, истерзанная неудачным браком с Иваном Поликарповичем, доведена его ревностью до нервной болезни, и твой материнский долг и твое материнское право не оставить дочь в беде, вмешаться в их жизнь и т. д. и т. п. Другими словами, добиться от Ивана развода.

Никогда ни я, ни Шурик, даже во время твоих диких скандалов, ни в чем тебя не упрекали.

Мы тебя любили. Ты для нас была самой красивой, самой умной. Мы гордились тобой. Мы могли обвинять кого угодно и в чем угодно, но только не тебя. Ты всегда была права.

Ты была уверена в нашей любви. Ты внушила себе, что твой материнский авторитет в наших глазах ничто не может поколебать. Ничто не может лишить тебя нашей привязанности и уважения.

А ведь все это осталось в прошлом. Не все можно забыть и простить — даже матери.

Несколько слов о твоих „жертвах ради детей“. Когда мы были маленькими, ты много работала, чтобы прокормить и одеть нас. Но никогда в своей „личной жизни“ ты не считалась с нами.

После смерти папы ты трижды выходила замуж. Но ты ни с кем не могла ужиться. Второй из твоих мужей мог заменить нам отца. Мы уже начали к нему привязываться. Особенно Шурик — ему так нужен был отец. Тамары еще тогда не было. Не знаю, что между вами произошло, я была девчонка, очень тебя любила и считала, что в разрыве был виноват он.

Он ушел, ты привела третьего. Родилась Томка, но ты уже начала увядать, а он был моложе тебя. Начался в нашей несчастной семье ад кромешный. Ревность, скандалы, взаимные оскорбления. И все это происходило на глазах Шурика и Томки.

И после разрыва с ним ты себе ни в чем не отказывала. Мы жили в деревне. Сколько грязных сплетен, обидных намеков, прямых оскорблений пришлось мне и Шурику проглотить, пока мы не уехали в город!

Напомню тебе одну сцену. Я, обливаясь слезами, умоляла тебя не ездить больше вдвоем с Матейкиным в лесхоз, потому что Матейчиха грозит „выхлестать“ в нашем доме окна.

Ты влепила мне две полновесные оплеухи, потом закатила истерику, а я целовала тебе руки, просила прощения. А на кровати в два голоса кричали Шурик и Томка.

Через несколько часов ты, веселая и нарядная, уехала в лесхоз. И, конечно, не одна.

Теперь о нашем образовании. Я благодарна тебе, что ты дала мне возможность закончить десятилетку и поступить в институт.