Борис Изюмский - Чужая боль

Его первая жена. Валя, была красива, неглупа и, как позже подтвердила жизнь, стала хорошей женой другого человека. Виталий Андреевич не раз думал: почему она избрала сначала именно его! Ей, видно, хотелось полюбить, она мечтала полюбить, и вот такая возможность, как она решила, появилась. Валя щедро наделила Виталия всеми идеальными качествами, искренне верила в свое чувство, но по существу, по самому глубокому существу, чувство это было придумано и потому непрочно.

Вначале ей казалось, что она пойдет за ним в любую даль, если понадобится, будет пожизненной сиделкой. Возможно, отдавая дань своей воображаемой любви, она способна была на кратковременный подвиг. Но в ней не было той прочной верности, скромной преданности, что только и отличает истинное чувство от вспышки его. И душевные «аккумуляторы» быстро сработались, а он их не заряжал.

Чтобы возвести семью, им не хватало выдержки, терпения складывать ее, истинного и очень большого желания делать это. Не хватало усилий стойко преодолевать изнурительные мелочи совместной жизни.

Ведь даже в подборе экипажа космического корабля думают о «хорошей совместимости». Что же говорить о целом жизненном пути! Требования, требования к другому и ничего к самому себе.

Они не понимали, что опаснее всего доводить мелкие «пограничные конфликты» до взрывов, а болезнь ссор загонять внутрь; не знали или на хотели знать, что нет ржавчины опаснее ржавчины мелочности, что надо уметь в чем-то и поступиться — вкусами, привычками, что-то не заметить, порой промолчать; ничего не делать назло, день за днем строить, а не рушить отношения неосторожным слогом или поступком. Они не знали, что надо стремиться понять друг друга, предъявлять высокие требования прежде всего к самому себе и, вовсе не прикидываясь, не приспосабливаясь, не позволяя принижать себя, все же, где лаской, где настойчивостью, где чуть отступив, идти к цели — семье.

Процесс этот долгий и нелегкий. Но если подобное желание в тебе прочно, ты будешь терпимее, будешь опираться на благородные чувства и доверие.

Как часто затянувшаяся игра в «кто главнее!» приводит к печальным результатам.

Нет, они с Валей не стремились к отвратительному «тихому счастью» с его тиной, стоячими болотцами обывательских отрад. У них была необходимая для счастья наполненность жизни, а они, глупые, не нашли в себе сил, достаточной любви и, главное, желания построить семью.

Казалось бы, яснее ясного: не обижай другого, цени в нем человеческое, как в самом себе… Страсти улягутся. Любовь войдет в спокойное русло привязанности, заботливости. Может быть, даже выяснится, что и не была она такой, как у Ромео и Джульетты. И это не страшно. Но если нет или исчезает человеческое уважение — все идет прахом. И тогда никакие опекуны и наставники не в состоянии склеить несуществующее.

Какая цена любовному щебету, если он легко сменяется оскорблениями! Что пылающая страсть, если нет готовности и умения преодолевать утомительность будней, подставлять плечо спутнику жизни, ценить его внутренний мир!

Да и мать Вали — женщина властная — внесла немалый вклад в развал, прибрала к своим рукам их сына Василия, отрешила его родителей от забот о нем.

В миллионный раз горько подтвердилась истина, что молодые должны строить свою жизнь сами.

Правда, Кирсанов позже, когда они уже разошлись, спохватился; постарался приблизить сына, летом брал его к себе, и они вместе уходили в горы, плавали морем на теплоходе. Перед поступлением Василия в институт отец весь отпуск занимался с ним английским языком; в студенческие годы помогал деньгами. И все же, и все же, как отец, он не сумел восполнить то, что упустил по молодости и глупости. Василий перенял от бабушки и отношение к людям — сверху вниз, с покровительственной усмешкой, — и убежденность, что все ему что-то должны, а он никому ничего не должен.

Очень хотелось, чтобы Сережа вырос другим…

Задребезжал электрический звонок. Виталий Андреевич пошел открывать дверь.

— Это я!

Сережа разгорячен быстрой ходьбой, глаза у него возбужденно блестят.

— Закончил модель вертолета «Универсал»… Два турбовинтовых двигателя. Прогуляться пойдем!

— Маму не дождемся!

— Мы ей записку оставим.

— Ну пойдем ненадолго к Дону.

Сережа сбегал в свою комнату, написал на листке бумаги: «Ма! Мы — на берегу Дона. Будем и семи часам».

Положил записку на видном месте.

Они решили пройти берегом к Ворошиловскому, — посмотреть, как строят новый мост через Дон. За четыре квартала ходьбы Сережа умудрился задать по крайней мере двадцать вопросов: он был начинен ими.