Владимир Мирнев: Поздняя птица

– Спутник поднимают в космос не руками, а головой, – отвечает себе же Федор и смеется.

– Вы очень искренни, – говорит мужчина и, взмахнув руками, тоже исчезает, и потом Федор догадывается: это был председатель колхоза Митрич. Затем Федор останавливается посреди сверкающего зала и начинает долго думать. Думает о том, что нужно быть грамотным, как Наталка, искренним и смелым, как председатель. И еще что-то вспоминает, а затем видит по очереди старика и бухгалтера. С ними говорит о чем-то принципиальном, говорит о людях и жалеет, как когда-то старик, что мало сделал для них. А затем уходят бухгалтер, старик, и все они машут ему. Федору немного жалко и себя, и их, и в груди у него что-то щемит и сосет под ложечкой. А сверкающие стены вдруг потускнели, и он услышал, как заблеял во дворе козел. Федор проснулся.

– Первый раз в жизни видел настоящий сон, – сказал он радостно старику. – Какой сон!

– К счастью, – сказал старик. – Нежный ты человек.

– Это первый сон в моей жизни. Первый!

Федор встал. А через полчаса старик и Федор поехали в правление.

В правлении уже находились бухгалтер, председатель, шоферы. Шоферы курили, сидя на мокрой скамейке, и рассказывали анекдоты. Старик поздоровался со всеми шоферами за руку и прошел в правление. Из правления донесся спор председателя и бухгалтера. Из окна выглянула экономист и с видимым любопытством посмотрела на Федора.

Вскоре из правления выбежал, прихрамывая, председатель и отчетливо, зло выругался.

– Мужички, наряды получили на зерно. Нонче возить до телевизоров. Чтоб ни одного зернышка не потеряно было. Не зацапливайтесь бортом за магазины. По сторонам не шастать. Водка – бич наш!

Через неделю Федор отправился пешком в правление за расчетом. В семь часов появился бухгалтер, поздоровался, прошел к себе, кашляя и вытирая платком лоб. Федор поглядел на окна, на портреты и плакаты, на аккуратненькие стопки бумаг, книг и тетрадей.

– У меня большое финансовое хозяйство, – сказал бухгалтер. – Вам это понятно?

– Ясное дело, – отвечал Федор. – Только что тут тебе делать? Бумажки перебирать?

– Что? – спросил быстро бухгалтер. – Как так нечего? Чтобы дать отчет, мне нужно месяц не разгибать спины. А потом, потом, как вы сказали – ты! Возьмите свое тыканье назад. Как это вы могли? Вот здесь распишитесь за работу. А теперь берите.

– Чего брать? – удивился Федор.

– Тыканье возьмите!

– Не возьму, – рассердился Федор. – Слушай, что ты кочевряжишься?

– Как вы сказали? – спросил побледневший бухгалтер, волосы на голове у него, как показалось Федору, зашевелились, и он произнес какое-то слово, отдаленно, так только, по звуку, напоминающее ругательство.

– Извиняюсь, – произнес Федор, смотря на бухгалтера, который все больше и больше бледнел.

– Вы были на войне? – спросил бухгалтер. – Не были вы на войне, – ответил он, глубоко вздохнул, вытер лоб и присел. – Вы Берлин не брали, вы ни черта не знаете. Хотел бы я вас там видеть! Там, где со смертью только на «ты», поняли.

– Это точно, не знаю, но учусь.

– Учиться мало, товарищ Былов, кстати. Вам нужно бы обязательно войну пройти. Тогда вы научитесь уважать человека. Вот получите ваши деньги. Из вас со временем получится хороший, возможно девяностропроцентный, человек. Хотите, я вам книжку дам почитать? Про войну. Удивительная книжка. Очень правильно пишут товарищи писатели про всенародную войну, краски не сгущают, о великом думают.

– А я про переживания всякие больше люблю.

– Про чувства? – откровенно удивился бухгалтер, набрал воздуху побольше в легкие и, казалось, должен был вот-вот прыснуть, но не засмеялся, а посмотрел на Федора так, как смотрят на безнадежно больного. – Про чувства? Да знаете вы, что это такое? Это недостойно мужчины. Про чувства читают доярки своим коровам, и то самым глупым коровам. Я сам увлекался раньше чувством, но, когда женился, понял, учтите, все чепухой оказалось.

Книги были все больше про войну. Он поднимал с пола книгу, показывал Федору, не выпуская из рук, и бережно клал обратно. Книг было штук пятьдесят – шестьдесят.

– А почему вы их здесь храните? – удивился Федор.

– Знаете, – доверительно заговорил бухгалтер. – Дома нельзя. У меня мать, уже старушка, так, знаете, она очень больная. Я ее очень люблю, а она любит книжки, но врачи, замечательные врачи, очень предупредительные, запретили ей читать из-за болезни.

И странно, Федор, испытывавший неприязнь к этому человеку с первой встречи с ним, подумал, что бухгалтер, видать, хороший, добрый человек, если так искренне любит свою старушку мать.