Иван Дроздов - Радуга просится в дом

— Что такое подстрочник?

— Лежи! — бросил ему отец. — Не твоего ума дело.

При этом так сверкнул глазами, что будто бы не кто-нибудь другой, а родной сын обвинял его во всех грехах.

С тех пор лаборатория отцова «переводческого труда» стала интересовать Сергея. От матери, Майи, от случайных людей, приходивших в дом, Сергей постепенно выведал всю нехитрую механику отцовского дела. Вадим Петрович переводил, в основном с украинского, но брался также переводить книги с-. языков, о которых не имел представления. Скорее, он не переводил, а устраивал переводы, устраивал все дела по изданию книг. «Устраивать» — это была главная задача Вадима Петровича. В двух-трех издательствах у него были друзья, знакомые; с ними он поддерживал постоянную связь, им дарил дорогие вещи — к празднику, именинам тетушки, бабушки — по любому случаю, лишь бы создать видимость благовидного подношения. Чем дороже подношение, тем легче получить заказ от этого человека. Где-то в далекой республике появилась книга, о которой заговорили. Вадиму Петровичу звонят из издательства, просят зайти. Там ему как «известному» переводчику предлагают сделать художественный перевод. Не беда, что «известный» не знает языка автора, он на свой вкус подыщет «батрака», который переведет книгу построчно. «Батрак» грамотен, он филолог, он имеет хороший литературный вкус. Он делает подстрочник — в нем трудно что-либо изменить. Впрочем, и не надо ничего менять. Вадим Петрович не любит «батраков», оставляющих в тексте «ошибки». Вадим Петрович любит чистую работу. На каждой странице «известный» поправит по нескольку слов, и текст зазвучит «художественно». На пятистах страницах Вадим Петрович перемарает тысячу слов — при его темпах на это уйдет неделя. Да еще с месяц для приличия подержит рукопись в письменном столе. И перевод готов. «Батрак» получает четвертую часть гонорара, Вадим Петрович — остальные. Да плюс потиражные. Что ж, во все времена так водилось: труд художника-творца ценится во сто крат дороже.

В год отец «переводит» три-четыре книги. Сергей помнит названия каждой из них. Он слышит все телефонные разговоры, недобрые реплики заходящих на огонек друзей: «Златогоров умеет устраивать дела». А те, у кого язык поострее, прибавляют: «Златогоров — миллионер!»

Разумеется, они врут. Имей отец миллион — не хлопотал бы он так из-за каждой книги.

«Нет, я ничего не скажу Катюше про отца! Хватит и того, что уже сказал. Нехорошо родному сыну так честить родителя».

— Катя!.. Подойди сюда!..

Когда девушка подошла, Сергей с чувством наивной заботливости проговорил:

— Не стой долго на балконе, простынешь.

Катя подсела к Сергею, положила руку на валик дивана, смотрела куда-то в угол и долго ничего не говорила.

— Катя, что с тобой?

В ответ девушка покачивала головой, неотрывно смотрела в угол, едва обозначавшийся в полумраке.

— Ты должен быть здоровым… как все, — сказала Катя. — Я хочу… я верю…

Дверь в соседнюю комнату снова растворилась. Из глубины квартиры ворвалась музыка, смех и крики людей. Катя поднялась и некоторое время стояла молча у изголовья Сергея. Девушка не смотрела на него, не видела его глаз, но, казалось, слышала удары его сердца. «Зачем растравляю рану? — явился вопрос. — Нарушаю заведенный порядок, строй мыслей, чувств. Для чего?.. Ведь помочь парню невозможно! Если бы помочь ему было в силах человеческих — тогда иное дело. Тогда бы можно призвать волю, засветить веру, но тут никто ничего не может сделать: ни врачи, ни лекарства, ни его собственная воля. Вадим Петрович — и тот отступился. А уж он-то, живя в Москве, имея таких друзей, наверное, употребил бы все средства для оказания помощи сыну. Но средств таких нет, и не мне их изобретать».

Так думала Катя. И не ведала, не знала, какую перемену произвела она в душе Сергея. Он, казалось, только и ждал этих слов: «Я хочу… Я верю…» И когда Катя их произнесла, в нем все преобразилось, загудело жизнью, запело.

Сергей берется за брус, подтягивает себя на подушку. Достает из-под матраца полотенце, вытирает пот со лба. Стараясь быть спокойным, говорит:

— Катя, а я уж не так плох, как тебе кажется. Ты напрасно меня жалеешь. Я скоро поправлюсь и поднимусь совсем. Вот увидишь. Тогда приеду в Углегорск и приглашу тебя на танцы. Ты пойдешь со мной танцевать?

Катя повернулась к Сергею и не узнала его: так радостно, так счастливо он переменился.

— А я тебя не жалею, — произнесла чужим голосом. — Наоборот, уверена, что поправишься. У нас в деревне тоже так вот лежал парень. И тоже шесть лет. А сейчас встал. Работает комбайнером.