Иван Дроздов - Радуга просится в дом

Ритмические шумы джаза, хлынувшие из соседней комнаты, мешали говорить, думать. Катя хотела закрыть дверь на ключ, но ключа не было, в комнату изредка заглядывали женщины. Они были в тесных платьях, с кольцами на длинных тонких пальцах и серьгами в ушах. Мужчин не было видно, только во время музыкальных пауз из глубины квартиры раздавались мужские голоса или дружный басовитый смех. Там, в больших высоких комнатах, было много света, играла музыка, смеялись люди.

— Какой у тебя отец знаменитый, — сказала Катя.

Сережа молчал.

— И друзья у него все важные. Наверное, тоже литераторы. Или критики, профессора…

Сережа и на это не отвечал.

— А ты, Сергей, знаешь их?

— Знаю, но только с немногими разговаривал. Большинство из них со мной не беседуют. Смотрят на меня и качают головой. И смотрят как-то необычно — не в глаза, а куда-то мимо, будто перед ними не человек, а полено.

— Тоже мне, литераторы!.. — возмутилась Катя.

— Переводчики, — поправил Сережа и отвернулся. Ему было трудно говорить, но с Катей он хотел быть откровенным.

— Переводчик — это тот же писатель, — авторитетно заявила Катя.

— Знаю я этих переводчиков. Раньше не знал и тоже, как ты, восхищался книгами, где стоит фамилия отца — наша фамилия, а теперь…

Сергей отвернулся еще дальше к стенке, точно на него направили яркий луч прожектора. Катя, не понимая смысла Сережиных слов, подошла к балкону и снова стала смотреть в небо. На минуту ей представилось, как бы теперь выглядел Сергей, будь он здоров. Как и его сверстники, ходил бы гулять, занимался спортом, любил… Катя рисовала в своем воображении рослого застенчивого парня с черными глазами, мягкой и доброй улыбкой на лице. Он вошел бы в квартиру и удивился, увидев незнакомую девушку — Катю из Углегорска. Пошел бы в дальнюю комнату и долго бы не выходил оттуда. Она тоже испытывала бы неловкость, но не ту неловкость, от которой нехорошо на сердце и хочется уйти, спрятаться от людей, — нет, неловкость иного рода, приятную, щекочущую нервы, дразнящую воображение. Да, было бы совсем другое. Катя бы стеснялась Сергея, не знала, о чем и как с ним говорить. И уж, конечно, не могла оставаться с ним наедине, в одной комнате, и вот так, в полумраке, вести беседу.

Сергей не думал о Кате. Не думал о том, как бы он повел себя, будь он здоров, о чем бы говорил с Катей. Его мысли были поглощены отцом, о котором он впервые сказал то, что было предметом его постоянных дум в последние месяцы и даже годы. Сказал человеку, которого мало знал, девушке, которая нравилась и которая заговорила с ним, как с равным, здоровым, забыв о его недуге, ущербности, признав в нем полноправного и даже интересного человека. И он не жалел, что сказал об отце то, что думал. Бывает же, когда правда становится выше предрассудков, формальных обязательств, когда нельзя таить то, что долгое время почиталось великой тайной, но что идет во вред себе и людям, что портит жизнь и требует вмешательства других. Тут ситуация другая, тут не нужно никакого вмешательства, но не может же Сергей носить в душе тяжесть, не имея надежды освободиться, сбросить с себя непосильный груз!.. Одно лишь томило парня. Катя может не понять, посчитать его злым, неблагодарным — нехорошим человеком. Надо объяснить ей, рассказать подробности, заставить поверить в то, что отец действительно не тот, за которого Катя его принимает. Но нет, подробности ужасны. Сергей не сможет о них говорить.

Он придвинулся плотнее к стене, зажмурил глаза и долго лежал так, боясь разрыдаться. Когда же волна обиды и горечи отхлынула, повернулся к Кате, — ее уже не было в комнате. Она прошла на балкон и стояла там, любуясь картиной вечернего города.

Сережа вспомнил, как однажды его больно ударили слова ворвавшегося в квартиру автора: «Гангстеры от литературы — вот вы кто!.. Беретесь переводить с языка, о котором не имеете понятия. Как можно!.. И это в Москве, в столице!.. Шарлатаны!.. Человек хорошо знает язык — ему дают подстрочник, платят гроши; человек совсем не знает языка — ему дают «художественный» перевод, платят много тысяч. А он, этот горе-переводчик, два слова зачеркнет на странице — и перевод готов».

Автор был нерусский, говорил с каким-то ужасным акцентом. Отец сидел за столом и все время, молчал. А когда человек, хлопнув дверью, вышел, отец плюнул на ковер, зло проговорил: «Скотина!.. Ему сделали книжку, а он взбеленился».

Сергей не все тогда понял, но одно уразумел: отец поступает нехорошо. И спросил: