Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]

— Жив?

Доктор не ответил. Он посмотрел на неподвижное синее тельце ребенка и, цепенея, подумал: «Неужели искусственное дыхание не помогло?»

Теперь, когда все было кончено, силы оставили его. Он испуганно передал ребенка акушерке и сразу опустился на стул. На лбу выступил холодный пот. Доктор потянулся за платком и вместе с ним вытащил кленовый листок. Откуда он здесь? Василий Иванович машинально поднес листок к лицу и, вдыхая чуть уловимый запах, подумал: «Зеленой листвы мне больше не увидеть». Он перевел взгляд на ребенка, и внезапно мысль, еще более страшная, пронзила старого доктора: «А он?! Неужели и он не увидит?»

В груди, в левой руке, в плече нарастала знакомая боль — предвестник очередного приступа, знакомая, но еще небывало грозная. Кто знает, сколько у него минут в распоряжении? Василий Иванович торопливо (так ему казалось) взял у акушерки слабыми руками младенца и прижался ухом к его груди.

Он слышал лишь свое тяжелое, прерывистое дыхание…

Но вот, как бы в ответ на глухие, неровные удары своего усталого, безнадежно усталого сердца, он услышал другое биение — первые робкие толчки. И тут же, словно лист прошелестел, раздался вздох, потом слабый крик. На мгновение, как бы захлебнувшись от радости, толчки замерли…

А вслед за тем маленькое сердце стало снова пульсировать. Четко, уверенно, победно…

Кто первый назвал ее Травинкой, мы так и не могли вспомнить. Настоящее ее имя Инна. Инка. Фамилия — Травкина. Вот и получилось — Травинка. (Прозвище прилипло к ней сразу, как прилипает паутина к березовому листку.)

Однажды собралась молодежь нашего строительного участка в лес на прогулку. Благо идти-то каких-нибудь двести-триста метров. Чуть за бараки зайдешь — и, пожалуйста, бор. Сосны стоят корабельные. Захочешь макушку увидеть — держи шапку! Слетит.

Пришли мы, как водится, с баяном. Стали местечко подходящее для танцев искать. Идем. Глядим — сосны поредели, а за ними полянка, трава на ней нескошенная, высокая. И на этой полянке, прихватив руками края платья, кружится девушка. Тоненькая, как стебелек, и платье под цвет — зеленое. То ли вальс она танцевала, то ли еще какой танец, мы не разобрали. Танцует и поет:

Увидела нас, оборвала свою песенку, застеснялась, должно быть, и убежала.

Тут кто-то сказал:

— А ведь это, ребята, Травкина. Сама-то как травинка! Травинка и есть!

Нельзя сказать, что Травинка была красавицей. Как раз — ничего особенного. Роста небольшого, руки и ноги тонкие, как у девчонки. И волосы в косички заплетены и на затылке уложены. Разве только глаза. Даже не глаза — мало ли голубоглазых девушек. Сколько угодно. Взгляд у нее особенный. Начнет какой-нибудь парень ругаться, Травинка взглянет на него — и тот будто язык проглотит. И ведь не потому, что Травинка грозно глядеть умела. Нет. Она смотрит так, словно ей больно и совестно.

Профессия у Травинки тоже ничем не выдающаяся — телефонистка.

И представьте, эта тихая и такая обыкновенная девчонка влюбилась в самого видного парня нашего участка. В Лешку Тарасова. Да вы, наверное, про него в газетах читали. Во-первых, он знатный экскаваторщик; во-вторых, он самый красивый из всех парней. Волосы темно-русые, густые и курчавые, точно баранья шапка на голове. Глаза черные, цыганские, с искрой. Во всю правую щеку — шрам. Говорят, он еще мальчишкой с лесины свалился и сучок ему отметинку оставил.

И талантов у Лешки — позавидовать можно! Пел не хуже солистов из Краснознаменного ансамбля, а начнет плясать, глядишь, — и у самого ноги начинают ходуном ходить.

Вот в такого-то парня и влюбилась Травинка. Все об этом знали. И скрывать-то Травинка не умела. Сидит на комсомольском собрании, как всегда, молча и глаз с Лешки не сводит. А как глянет! Казалось, у мертвого от такого взгляда сердце дрогнет.

Знал ли Лешка про Травинкину любовь? Может, и знал. Но ему это не в диковинку было. Многие девчата о нем вздыхали.

Сам Лешка в то время умирал от любви к Марине, что к нам в начале лета приехала.

Вот эта девушка под стать Тарасову. Глаза с поволокой, брови как нарисованные. Над верхней губой — родинка. Румянец во всю щеку — словом, красавица. Работала Марина техником, хорошо работала, строители ее уважали. А говорила как по писаному.