Виктор Устьянцев - Только один рейс

Беда с этим Барохвостовым. Служит по третьему году, а нет-нет да что-нибудь и недосмотрит. И все по причине своего увлечения. Мастер он всякие штучки выпиливать и вытачивать, все свободное время убивает на это. Конечно, вреда от этого никому нет, наоборот, даже полезно и приятно, а только служба есть служба, надо прежде всего свои обязанности хорошо выполнять. А то вон вчера Варохвостов опять номер отмочил: плохо закрепил штормтрап, и флагманскому минеру пришлось выкупаться. Из-за этого командир всю боцманскую команду оставил на две недели без берега. Погорячился, конечно, вся-то команда тут ни при чем!..

«Надо сказать ему об этом», — подумал Карцов. Но как скажешь? Командир есть командир, его приказания не подлежат обсуждению. И хотя капитан 3 ранга Гвоздев чуть не вдвое моложе Карцова и сам когда-то служил у него матросом, но сейчас он командир корабля.

За двадцать девять лет службы у Карцова были разные командиры. И хорошие, и плохие, и просто средненькие. Их могли любить, уважать или, наоборот, не уважать, но им всегда беспрекословно подчинялись. Иначе и невозможно, без этого немыслима военная служба вообще, а тем более на корабле. Тут не до дискуссий, обстановка порой требует мгновенного принятия командиром решения, и малейшее промедление в исполнении его воли может стоить жизни не одному человеку, а всему экипажу.

И хотя сейчас Карцов уже не служит на «Стремительном» и формально не подчиняется Гвоздеву, годами воспитанное чувство беспрекословного повиновения командиру осталось на всю жизнь, и Карпов решил: «Ладно, о том, что он поступил неверно, пусть ему скажет начальство, которое повыше его».

Видимо, такое решение все-таки не удовлетворяло самого Карцова: в кубрик он спустился хмурым.

На завтрак Сашка приготовил картошку с мясной тушенкой и черный кофе. Карцову поставил банку сгущенного молока — мичман черного кофе не признавал, пил только с молоком.

— Ох, и сон же мне сегодня приснился! — начал рассказывать Сашка, не замечая, что Карцов совсем не расположен слушать его обычную болтовню. — Будто идем это мы на самом новейшем крейсере, а навстречу нам белая-белая яхта. И легкая, как птица. Кажется, что не по воде она плывет, а по воздуху. Вы, понятно, на командирском мостике у электронного пульта управления кораблем, я у машинного телеграфа стою, а Митька, как всегда, на руле…

— Кстати, ты на его долю картошки сварил? — прерывает Карцов.

— А как же? Сейчас, надо полагать, заявится… Так вот, значит, идем мы с яхтой контркурсами. И тут Митька, как всегда, зазевался, крейсер круто повернул вправо…

Сашке опять не удается досказать свой сон: по палубе грохочут сапоги, и в кубрик скатывается Митька.

— Легок на помине! — усмехнулся Карцов, исподлобья разглядывая рулевого.

Вид у Митьки довольно неприглядный: штаны заляпаны грязью, бушлат помятый, наверное, на ночь клал под голову, на «Вышибале» для него подушку вряд ли припасли. Из-под шапки торчит свалявшийся чуб, лицо тоже помятое. «Небось вчера выпили, дружки у него там все пьющие». Черные, цыганские глаза смотрят настороженно то на Карцова, то на Сашку.

— Явление пятое, картина вторая. Те же эм Савин, — торжественно объявляет Сашка. — Откуда изволили возникнуть?

— Много будешь знать, скоро состаришься. — Митька садится на край рундука, поодаль от стола.

— Штаны-то хотя бы почистил, — неодобрительно говорит Карцов.

Митька смотрит на свои штаны с деланым удивлением, будто только сейчас замечает, что они грязные.

И тут же пренебрежительно бросает:

— Грязь — не сало, потер — и отстало.

Сашка достает из тумбочки одежную щетку, молча протягивает Митьке. Тот вырывает щетку у Сашки из рук и сердито топает по трапу. Сашка достает из рундука еще одну тарелку, накладывает в нее картошки и, когда Митька снова спускается в кубрик, делает полупоклон, широким жестом обводит стол и любезно приглашает:

— Прошу! Вам котлету «де валяй» или судака «орли»?

По части всяких названий блюд Сашка крупный специалист. К сожалению, этим его кулинарные возможности исчерпывались: готовить он не умел. Сашка рос в Москве в обеспеченной семье, откуда, впрочем, удрал сюда, на Север, чтобы попасть на полюс. До полюса не дошел, завяз здесь и до осени ждал призыва на действительную военную службу, рассчитывая попасть именно на флот.

Митька на красивое Сашкино предложение не отреагировал, а присел опять на рундук и объявил:

— А я, между прочим, с утра пельмешками побаловался. Сами понимаете, домашнего изготовления. И какао пил. В постели.